оказался в больнице, а когда его там «собрали», он поехал домой, чтобы прийти в себя. А теперь вот приехал к началу учебного года…

Ника, казалось, знала теперь все в подробностях, но оба они понимали, что кое-что осталось недосказанным.

– А что с негативами? – Ника смотрела, как Юр носком ботинка сгребает в кучу сухие листья клена. Рассказывая, он все время смотрел вниз, на газон.

– Я был без сознания. – Юр поднял вверх забинтованную руку. – А когда очнулся в больнице, то моей сумки уже не было. – Он пожал плечами. – Я не знаю, черт возьми, что с ней произошло.

–  А этого офицера арестовали.

– Какого офицера? Этого полковника ?

– Нет. Того капитана, что был в немецком лагере для военнопленных офицеров.

– Они всех их переловят, как блох. – В его голосе слышалось рычание пса. – Сволочи!

Вдруг он взял ее под руку и вывел за ворота. Они шли по городу, но ни он, ни она не проронили ни слова, словно между ними существовала некая договоренность, что сначала они должны добраться до места. Ника не спрашивала, куда он ее ведет.

Высокая стена, покрытая лишаем потеков. На фоне погожего осеннего неба здание, находившееся за стеной, напоминало огромный трансатлантический лайнер с окнами, забранными решетками. Юр жестом головы указал на верхние окна тюрьмы на улице Монтелупих.

– За одним из этих окон сидит мой брат. Томек был очень веселым. Он даже над ними смеялся. – Юр говорил сквозь стиснутые зубы, головой указывая на тюрьму. – Только теперь вот ему не до смеха.

– Уже вынесли приговор?

– Пока еще нет.

Оба заметили, что с вышки за колючей проволокой за ними наблюдает охранник. Юр потянул Нику за руку.

– Могу ли я тут на что-то рассчитывать? – говорил он сдавленным голосом. – Ну, сама посуди!

– Ты всегда говорил, что жизнь – это лотерея. – Ника пыталась вернуть ему его прежние интонации, но Юр, прислонившись к стене, почти прокричал ей в ответ, что жизнь – это торговля, ибо в жизни всегда приходится что-то на что- то менять…

Он вытащил папиросы «Свобода», и тогда Ника вынула из портфеля пачки «Кэмела». Лицо его посветлело, на минуту его голос приобрел прежний тон:

– В этом заключается несправедливость, что у нас тут папиросы «Свобода», а у них там свобода и сигареты «Кэмел».

При виде военной шинели, висевшей на вешалке в передней, Юр в нерешительности сделал движение, словно хотел уйти, но Ника втащила его в переднюю. Она была явно оживлена.

– Сейчас увидишь, какое у нас есть чудо. – Ника привела его в гостиную, где на комоде стоял большой радиоприемник «Телефункен». Возле него возился Ярослав, показывая Бусе и Анне, как надо искать на шкале волну Варшавы.

– Трофейный, – бросил он в сторону Юра, окинув цепким взглядом его куртку с нашивкой Poland на рукаве.

– Выгодно быть победителем, – буркнул Юр. – Победители диктуют условия.

Ярослав смерил парня своим обычным снайперским взглядом, словно прикидывая, чем тот может быть опасен для него. А Юр явно искал повода для столкновения, потому что сказал, что там, где когда-то было гестапо, теперь находится госбезопасность, и те, кому повезло не погибнуть от рук немцев, теперь оказались в руках победителей. Анна поддержала Юра: вне всяких сомнений, и те и другие планировали уничтожение польской элиты.

– Эта элита уже лежит в земле, – мрачно сказал Юр. – Или скоро там будет.

Он явно ждал, что скажет на это Ярослав. Но тут вмешалась Ника: нельзя сравнивать немцев с Россией. У коммунистов, по крайней мере, нет лозунгов об уничтожении целых народов, и коммунизм, во всяком случае, провозглашает гуманные идеи…

–  Ты, видимо, перепутала коммунию [7] с коммунизмом. – Юр смотрел на Нику как на маленькую девочку, которая любит сказки. – А история учит, что все идеи в конце концов превращаются в свою противоположность.

– Интеллигенции теперь нужно включиться в восстановление Польши. – Ника поглядывала в сторону Ярослава, ища у него поддержки. – Сейчас нужен каждый! Свободу не получают в подарок. Надо включаться!

– Это всего лишь лозунги. Некоторые коммунисты заключают брачный союз с Польшей только для того, чтобы эта свобода не оказалась в результате внебрачным ребенком. – Юр смотрел в сторону Ярослава, как будто адресуя эти слова именно ему. – Единственное преимущество коммунизма заключается в том, что при коммунизме никто не будет одинок, ибо каждый будет иметь своего ангела-хранителя. Запуганные всегда молчат. А им только этого и надо.

– Вот именно, – откликнулась Анна. – Ложью они называют правду. Как это происходит с Катынью. Вы согласны, господин полковник?

Этот вопрос повис в воздухе. Ника наблюдала за Ярославом, вынимающим из кармана пачку папирос. Может, мать права, что в этом человеке есть какая-то двойственность? Ведь он знает больше других. Он был там, откуда другие не вернулись. А теперь почему-то молчит, поглядывая исподлобья на Юра, словно в данном разговоре именно он – главный противник.

– Я очень хорошо помню тот апрель сорок третьего, – включилась в разговор Буся. – Немцы через громкоговорители и в своих газетенках сообщали о преступлении в Катыни.

Анна смотрела на Ярослава. Она ждала, что он скажет теперь, ибо в прошлый раз она услышала от него, что есть вопросы, которые следует оставить для истории.

– Для них это был удобный пропагандистский ход. – Ярослав хотел развить свою мысль, но Юр бесцеремонно его прервал:

– Пожалуй, ни у кого нет сомнений, что это сделали Советы! А что думаете о Катыни вы? Кто там стрелял?

Наступила тишина. Все теперь смотрели на Ярослава. А он поднес к губам чашку с чаем, поставил ее обратно, вынул пачку папирос, предложил Юру, но тот отказался. Он по-прежнему ждал ответа.

– Давайте лучше оставим это для истории…

– Это я уже от вас слышала. – Анна отреагировала весьма резко. – И что же, нам должно быть этого достаточно? Ведь в сорок третьем году протоколы подписала международная комиссия.

– Кому мы должны верить? – Чувствовалось, как внутри Юра растет напряжение. – Сталину или врачам из Женевы?

Ярослав стиснул зубы, скулы его напряглись. Он раздумывал, как человек, который дает показания для протокола.

– Профессор Марков из Болгарии и Гаек из Праги отказались от своих показаний. – Это прозвучало как официальное сообщение.

– А то вы не знаете, как у нас меняют взгляды? – Юр ладонью схватил себя за горло.

– Я слышал, что ксендз Ясиньский, который был в Катыни в качестве посланника кардинала Сапеги, в июне также изменил свое мнение. – Ярослав обращал эти слова к Анне.

Ее лицо покрылось нервным румянцем.

– Его заставили! – Она буквально выкрикнула эти слова. – Те, что пришли в такой же форме, как ваша!

– Это ошибка, видеть врага в каждом, кто носит эту форму. – В голосе Ярослава прозвучала нота сожаления, словно он хотел сказать, что не ожидал в этом доме встретиться с подобным афронтом. Но на этом нападки на него не прекратились.

– Вы что-то скрываете, – отозвался Юр. – Вы же были в Козельске!

Ярослав вопросительно посмотрел на Анну, потом на Нику, как будто ожидая ответа, откуда этот молодой человек так много знает о его жизни.

Ника призналась, что Юр узнал от нее, но при нем можно говорить обо всем, он человек проверенный.

– Скажите же все, что знаете. – Анна наклонилась вперед и сложила руки в умоляющем жесте. – Я хочу знать правду, от чьих рук они погибли.

Прежде чем Ярослав успел открыть рот, Юр вскочил с дивана и ткнул себя двумя пальцами в затылок.

– Это их способ. Выстрел из нагана в затылок.

– Нет, это не были наганы. – Ярослав смотрел теперь на Анну. – Это были пистолеты системы «вальтер».

– Значит, вы что-то знаете, – заметил Юр, усаживаясь снова на диван. Все смотрели на Ярослава, который порылся во внутреннем кармане мундира и вытащил какую-то вещицу, зажатую в кулаке. Он разжал ладонь. Все увидели что-то темное, издалека напоминающее те финики, которые лежали сейчас на блюде. Это была гильза от пистолетного патрона калибра 7.62. Ярослав говорил, что это немецкие патроны фирмы «Геко». И тогда все услышали дрожавший от напряжения, обвиняющий голос Анны:

– И вы, человек военный, не знаете, что эти патроны они захватили у финнов? Неужели же нам дано знать только то, что их убили немецкие пули? – Анна с минуту молчала, ожидая от Ярослава хоть какого-нибудь слова или жеста, но он лишь затянулся папиросой и не проронил ни слова. – В таком случае нам больше не о чем говорить…

Ярослав вложил гильзу в ладонь Анны, натянуто поклонился и вышел…

Вечером Ника застала мать перед зеркалом. На столике у зеркала стояла гильза от патрона калибра 7.62 фирмы «Геко». Рядом с ней она увидела деревянную шкатулку с гуцульскими узорами, в которой хранились все реликвии, связанные с отцом. И именно туда Анна положила гильзу, а потом, обращаясь к Нике, произнесла слова, которые та запомнила навсегда:

– Это странный человек…

– Что значит странный?

– В нем есть что-то такое… – Анна колебалась, она искала подходящее слово: – Двойственное. Как будто в нем живут два человека. Я больше не хочу его видеть здесь. Никогда!