подсовывая Ярославу альбом с семейными фотографиями. На одном из снимков Анна сидит верхом на лошади, а коротко стриженные волосы словно пейсы падают ей на щеки. Рядом с ней Анджей: он сидит на лошади и держит в руке жокейскую шапочку Анны. Он с нежностью смотрит на жену, которая триумфальным жестом поднимает над собой лисий хвост.

– Мама победила тогда на скачках в честь святого Хуберта. – Ника перевела взгляд с фотографии на Анну. – Она была тогда лучше всех!

– И такая красивая, – вздохнула Буся, склонившись над альбомом.

– В этом она не изменилась, – сказал Ярослав, внимательно глядя на Анну и словно ожидая ее реакции на это замечание. Он был всегда настороже, как спящий на солнце пес, готовый в любую минуту сорваться с места и броситься в погоню за котом. И в тот момент, когда он сравнивал теперешнюю Анну с той, которая была на старой фотографии, Анна вдруг ощутила, что за ней как будто подглядывают.

– Все изменилось, – сказала она как отрезала. – Все изменилось. Кроме воспоминаний.

– Воспоминания – это багаж. – Открывая принесенную посылку от ЮНРРА, [6] Ярослав исподлобья бросил быстрый взгляд на Анну. – А с тяжелым багажом далеко не уйти. У жизни свои права.

– Но есть и свои обязанности. – Анна сидела в кресле и крутила в задумчивости обручальное кольцо на пальце. – Во всяком случае, есть такая обязанность – быть верным чьей-то памяти.

– Но не все надо помнить, – сказал Ярослав, и Ника с готовностью поддакнула его словам. Она вынимала из коробки и раскладывала на блюде инжир, финики, шоколад…

– Скажите лучше, что не все позволено теперь помнить. – В голосе Анны почувствовалось раздражение.

Ярослав опустился в кресло, закурил папиросу, словно хотел выиграть время.

– Оставим это для истории. Пусть она все отфильтрует, отсеет важное от неважного.

Ярослав заслонился облаком дыма. Анна смотрела на него прищурившись, и Ника поняла, что она готовится к фронтальной атаке.

– Историю пишут победители. – Анна произнесла это так, словно бросала обвинение непосредственно этому человеку в военной форме.

– Хорошо, если победители приносят свободу, – заметил Ярослав.

Анна не спускала с него глаз, как тигр, готовящийся к нападению.

– Как могут принести свободу те, кто сам порабощен?

– История оценит, насколько цель оправдывает средства.

– Историю можно сфальсифицировать. Но истина одна.

Ярослав затянулся, как будто стараясь выиграть время перед тем, как дать ответ. Ника смотрела на мать и боялась, что та не перестанет давить на человека, который пришел к ним вообще-то не как противник. Все поведение Ярослава выдавало в нем желание избежать конфронтации в этой дискуссии. Но Анна уже перестала сдерживать себя, и из ее уст вырвались те слова, которые она столько лет держала внутри себя: что станется с истиной, если победят те, кто хочет ее скрыть? Примеры? Пожалуйста! Она была второй раз в городском суде, чтобы забрать единственное письмо Анджея из Козельска. Она хотела получить справку о том, где и когда погиб ее муж, но чиновница не вернула ей письмо, заявив, что документы якобы были переданы в Воеводскую прокуратуру, занимающуюся расследованием немецких военных преступлений. Когда она добралась наконец до прокурора, то задала ему вопрос, почему именно сюда попали ее документы. «Но ведь это же логично, – ответил он. – Мы здесь занимаемся расследованием немецких преступлений». – «Мой муж погиб в Катыни». На эти ее слова ответом прозвучал вопрос: «Откуда у вас такая уверенность?» – «Потому что последнее письмо я получила из Козельска в декабре тридцать девятого». – «А ваш муж был в том немецком списке?» – спросил прокурор, записывая что-то в документах. «Да, но там было много ошибок. Наверное, у вас есть какие-то документы? Ведь в Катыни вместе с Комиссией Польского Красного Креста были свидетели из Кракова. Были доктор Робель, Водзиньский, ксендз Ясиньский. Были даже польские офицеры из немецких лагерей для военнопленных офицеров!»

И тогда прокурор взял ручку и, держа ее над листом бумаги, спросил: «А конкретно? Вы можете назвать еще какие-нибудь фамилии? Адреса свидетелей? Что вы о них знаете?» «Только то, – ответила Анна сухо, – что их почему-то никак невозможно найти».

– Ведь я уже с апреля ищу возможность встретиться с ксендзом Ясиньским, – взволнованно говорит теперь Анна. – А он будто бы был арестован, его, кажется, допрашивали. Вот такая правда.

– Мама, разве правда спасет тебя? – Ника жадно вгрызалась в инжир. – Что она может изменить?

– Иногда лучше не знать. – Ярослав произносит эти слова словно намеренно, стремясь избежать очередной атаки со стороны Анны. – Ведь не знать – это лишь страдание. А знать – это несчастье.

Анна заметила утвердительный кивок Ники. Значит, она заняла его сторону, значит, она, как и он, считает, что амнезия – это лучшее лекарство для жизни.

– Жить, не зная правды? – Анна обвела взглядом их обоих, дочь и Ярослава. Ярослав посмотрел на Нику, давая тем самым понять, что первенство в ответе принадлежит ей, но Ника была занята тем, что пыталась распробовать шоколад из посылки ЮНРРА.

– Правды бывают разные. – Ярослав закурил очередную папиросу «Свобода», хотя в принесенной им посылке были сигареты «Кэмел». – Есть очевидные истины, а есть излишние.

– Это какие же?

– Те, которые выходят наружу в неподходящее время.

Анна старалась сквозь облачко дыма увидеть глаза Ярослава. Что он хотел этим сказать? Почему он так странно юлит и почему вместо ответов пытается отговориться общими словами, словно он на семинаре по философии? В конце концов, кем является этот человек, которому Анджей так доверял? С одной стороны, было очевидно, что он много знает, но вместе с тем все выглядело так, будто он предпочел бы забыть об этом знании. Фальшивил ли он или только старался быть осторожным?

– Для правды не бывает неподходящего времени.

Ярослав заметил раздражение Анны. Он встал, одернул мундир и церемонно поцеловал сначала руку Буси, затем Анны. После его ухода Ника вытащила из коробки ЮНРРА пачки сигарет «Кэмел» и спрятала в портфель.

– Ты куришь?

– Нет. Я беру их для Юра.

– Ведь он пропал и с той ночи больше не появлялся.

– Наверное, поехал домой. – Ника пожала плечами. – Одиссей тоже вернулся после долгого путешествия.

Анна непроизвольно прикоснулась к своим теперь коротким волосам и задумчиво произнесла:

Голова женщины была неестественно вывернута, словно она пыталась смотреть в окно, сидя к нему спиной. Обвислые груди плавно переходили в складки кожи на животе. Женщина оперлась локтем о колено, подпирая ладонью подбородок. Она сидела на табурете, поставленном на возвышении…

Ника стояла в проеме приоткрытых дверей, всматриваясь в позирующую женщину. Никто не обратил на нее внимания. Слышались лишь скрип грифелей по бумаге да тихий голос ассистента, который вполголоса делал свои замечания, прохаживаясь между мольбертами и на ходу поправляя рисунки.

Ника заглянула сюда на обратном пути из школы. Ей с трудом далось это решение – прийти в Академию художеств, чтобы поискать его здесь, среди студентов. С исчезновением Юра Ника почувствовала себя обманутой в том, во что она так искренне поверила – что встретила наконец человека, который мог ее понять и так хорошо слышать даже еще не высказанные ею слова. Как он хорошо говорил, что для жизни важно, где у человека находится центр тяжести, который помогает сохранить внутреннюю вертикаль. Так где же был его собственный центр тяжести? Ведь он исчез вместе с ним, а она осталась, как корабль, севший на мель…

Может быть, Ника и не решилась бы взять из дома две пачки сигарет «Кэмел» и прийти сюда, если бы не рассказ Анны о странной встрече: она шла по Флорианской улице и неожиданно увидела, как Юр соскочил с подножки трамвая, он был в своей военной куртке, одна рука его была на перевязи. Увидев ее, он даже не поклонился, а резко развернулся на пятке и скрылся за трамваем…

Ника долго боролась с собой прежде, чем решилась сюда заглянуть. Она дождалась перерыва и тогда увидела его: Юр вышел из-за мольбертов, находившихся в углу помещения. Увидев ее, от неожиданности он остановился как вкопанный. Ника отвернулась и вышла в коридор. Там он догнал ее, взял под руку и вывел в сад за зданием. Ника молчала. Она смотрела себе под ноги, шурша ботинками по первой осенней листве.

– Что ты тут делаешь? – Голос Юра звучал как-то тускло.

– Пришла наниматься в натурщицы, – сказала она с иронической гримаской. – Ведь эта старуха может и могильщика во сне напугать.

– Ты совсем не изменилась. – Юр смотрел на нее как на неожиданно отыскавшуюся потерю. – Я думал о тебе.

– Почему ты не появлялся? – Ника напирала со злостью, ибо его слова она восприняла как обычное вранье. – Что с тобой произошло?

– Кисмет, то есть судьба. – Юр поднял вверх забинтованную кисть. – Я играл в кости. А когда играешь в кости, надо быть очень внимательным, чтобы эти кости не оказались твоими.

Ника слушала эти полные бравады слова, видела эту бесшабашную мину на его лице, и при этом понимала, что это всего лишь притворство. Во всем его облике появилась какая-то надломленность, на него как будто воздействовал какой-то отравляющий чад, ибо все, что он говорил и делал в доказательство того, что якобы все в порядке, было похоже на попытку скрыть настоящую правду. Он рассказал о том, как ему не повезло: на следующее утро после их последней встречи в фотоателье Филлера его сшибла русская автомашина, он