относился, несмотря на склонность к самоуничижению; такой вот парадокс.

Она сердито отвернулась от зеркала. Не время сейчас копаться в своем сознании и размышлять о его парадоксах!

Когда поезд метро вдруг остановился в туннеле, а потом поехал медленно, рывками, Кира не обратила на это внимания. Это тоже было особенностью ее сознания: обращать внимание лишь на главные, определяющие черты внешнего мира. Подробности движения метропоездов к этому главному явно не относились, а потому в Кирином сознании и не задерживались.

Но когда машинист объявил, что поезд дальше не пойдет, потому что на линии авария, и пассажирам предлагается двигаться дальше наземным транспортом, – она встрепенулась. Этого еще не хватало! Кира ничего в этих краях не знала и понятия не имела, как доехать отсюда поверху до Пятой Парковой улицы.

Она с трудом выбралась из метро. Автобусы и маршрутки уходили битком набитые. Плотная толпа стояла вдоль дороги. Те, кто пробились к проезжей части, отчаянно махали руками проезжающим машинам, остальные бестолково топтались у вереницы киосков.

– Смысла нет тут стоять, – услышала Кира. – Пошли пешком, Кать, по дороге будем машину ловить.

С этими словами женщина лет пятидесяти пошла вдоль дороги, и подруга ее двинулась за ней.

– А к Пятой Парковой в какую сторону? – крикнула им вслед Кира.

– А за нами идите, – ответили они. – Нам тоже туда.

Дожидаться ее женщины, впрочем, не стали. Да и мудрено было ее дождаться: Кира ковыляла медленно, то и дело оскальзываясь на островках льда, не сбитого с тротуара. Ковыляла она потому, что вышла из дому в туфлях.

Обувь была еще одним предметом ее неприятных утренних размышлений.

Критически изучив свои сапоги, Кира поняла, что явиться в таких на собеседование просто невозможно: каблуки у них были стесаны, да, собственно, это и не каблуки были, а танкетка, которую, кажется, во времена маминой молодости называли «манка». Для хождения по зимним московским улицам эта нескользящая «манка» была очень даже удобна, но для того чтобы предстать перед советом директоров… Кира поежилась, вообразив, как она будет выглядеть. Ей представился почему-то сверкающий паркет, и что она стоит одна в центре огромного торжественного зала… Бр-р, даже подумать про дурацкую «манку» неприятно!

Надеть мамины сапоги было невозможно: нога у той была тридцать девятого размера, а у Киры – аристократического тридцать четвертого. Даже аристократизм приходился ей некстати! Да и не сильно-то отличалось качество маминых сапог от Кириных: деньги-то в семье были общие.

Взять с собой приличные туфли на каблуках и переодеться в туалете? Нетрудно догадаться, как глупо это будет выглядеть, когда она, точно первоклашка, начнет возиться со сменной обувью. И куда, кстати, девать пакет с сапогами? Прийти на заседание, держа его в руке? Или попросить улыбчивую рецепционную девушку повесить пакет на гвоздик?

В результате этих размышлений Кира решила, что лучше надеть туфли еще дома. Дойдет как-нибудь от метро, не мерзлота же вечная в Москве.

И вот теперь она ковыляла в туфлях на каблуках по ледяным колдобинам. С одного каблука сразу же сорвалась набойка, и он стал царапать асфальт с отвратительным металлическим скрежетом. Кира представила, как с точно таким же скрежетом она пройдется сначала по мрамору холла, потом по паркету зала – ей все же представлялся именно торжественный зал, – где будет проходить совет директоров… Стало совсем тошно.

Но уже через пять минут оказалось, что сорванная набойка – еще не венец мучений. Кира шла у самой кромки тротуара, то и дело размахивая руками, чтобы привлечь внимание проезжающих машин; так делала не она одна, а вся вереница людей, идущих от метро. От одной машины пришлось отпрыгнуть, потому что неслась она, казалось, прямо на тротуар, на Киру. Прыжок получился неудачный: машина обдала веером грязно-рыжих брызг, а каблук туфли – тот, что был еще с набойкой, – треснул и подломился.

Кира сидела на тротуаре и потирала щиколотку. Туфлю она держала в руке. Каблук лежал рядом на асфальте. Есть ли смысл его поднимать? Наверное, нет.

Странно, что мысли ее вдруг потекли так ровно и спокойно. Да, она наконец почувствовала себя спокойной. Впервые за все это идиотское утро.

«Идти туда смысла, конечно, тоже теперь уже нет, – размышляла она. – Но просто взять и не прийти – неприлично. Я обещала, меня ждут. Надо позвонить и предупредить, чтобы не ждали. Где здесь автомат?»

Она надела туфлю и поднялась с асфальта. Из-за сломанного каблука казалось, что одна нога у нее стала короче другой. Кира огляделась. Телефонного автомата в обозримом пространстве не было.

«Придется все-таки идти», – подумала она.

Следовало поторопиться – времени оставалось в обрез. Кира подняла с асфальта сломанный каблук – может, туфли еще удастся починить? – и собралась уже двинуться дальше по прежнему пути, когда у обочины остановилась машина. Хоть в этом ей наконец повезло! Если можно назвать везением то, что с ней сегодня происходит. Да и разве только сегодня?

Стекло задней дверцы опустилось.

– Почему пешком? – спросил Длугач.

Кира не удивилась его появлению. Она с самого начала это заметила: что воспринимает его появление как нечто само собой разумеющееся.

– Метро сломалось, – ответила она, поспешно пряча за спину руку с каблуком.

– Всё? – поинтересовался он.

– Может, и не всё. Но на «Измайловской» всем сказали выходить.

– Так ты с «Измайловской» пешком идешь?

– Ну да.

– А такси взять?

– Такси не взять. Людей много, все останавливают.

– Про себя надо думать, а не про всех. Садись.

Дверца машины открылась. Длугач сдвинулся влево, освобождая для Киры место рядом с собою. Отказываться было бы глупо: Кира и вообще не любила жеманничать, и тем более странно ее жеманство выглядело бы с учетом того, что она опаздывает к нему же на собеседование.

В машине было так тепло, что она чуть не заурчала, как помойная кошка, которой удалось пробраться в подъезд. Длугач молчал и даже, кажется, не смотрел в ее сторону. Точно она не знала, смотрит он или нет, потому что сама-то боялась на него глянуть. Хотя того волнения, которое всегда охватывало при мыслях о нем, сейчас все-таки не было: каблучные переживания отвлекли ее от переживаний более сложного порядка.

Длугач молчал всю дорогу. Наверное, он и сесть рядом с ним предложил только потому, что рядом с водителем сидел здоровенный шкаф с бритым затылком – охранник его, надо полагать.

«От кого они все охраняются? – подумала Кира. – Что у них за мир, что за отношения в этом их мире между людьми?»

Отвлеченные размышления всегда помогали ей сосредоточиться. Но сейчас они скользили только по краю сознания, не собирая его в пучок. Мысли, которые она чувствовала рядом с собою – мысли этого молчащего мужчины, – были слишком непонятны, чужды, и это мешало ей, как мешало бы какому-нибудь сложному электронному прибору наличие рядом огромного космического тела с неизученными, но сильными импульсами.

Машина проехала через ворота и остановилась у входа в центральное здание.

– Тебе сюда, – сказал Длугач.

– А вам? – глупо спросила Кира.

Он не ответил. Охранник вышел из машины, открыл заднюю дверцу. Кира выбралась из теплого машинного нутра. За десять минут, пока они ехали, поднялся ветер. Он толкнул ее сзади, будто коленкой наподдал. Кире показалось, что она не идет ко входу, а катится колобком. У двери она оглянулась. Машины Длугача уже не было.

Девушка на рецепции была другая, но улыбка у нее была та же, что и у предыдущей девушки. Казалось,