был в печали.
Шимеле – 'Не для него кладено'.
Не для него кладено‚ и не ему вынимать.
В этой жизни всё было кладено не для него‚ а для Янкеле Кишкемахера‚ у которого даже замок на лавке запирался на другой замок для пущей надежности.
Шимеле останавливался возле пушки‚ долго глядел на Пинечке и говорил со скорбью:
– Однажды я нашел на улице много денег. Хорошие деньги в приличном кошельке. Я тут же вернул их владельцу и даже не попросил награды.
Шимеле давно уж не верил самому себе‚ ибо ему не верили другие‚ и это проглядывало с расстояния.
– Я возвратил их владельцу‚ а потом пошел следом и вытащил кошелек из кармана. Вернуть потерянное – святое дело. А красть – это моя профессия.
– Это не твоя история‚ – отвечал без почтения несытый сват Меерке‚ для которого Шимеле был голодранцем. – Не тебе и говорить.
– Я рассказываю, значит, моя.
Шимеле кормил со своих доходов стариков-родителей‚ вдовую сестру с детьми‚ параличных теток- близняшек‚ неопознанного деда с волчьим аппетитом‚ а потому самые сердобольные жители нарочно подставляли ему свои карманы и ждали терпеливо‚ пока он их обследует. Подставлять-то они подставляли‚ но вкладывать туда не вкладывали‚ и Шимеле оттого грустил. Когда голод прихватывал за горло‚ а живот прилипал к спине‚ уходил Шимеле в ночь‚ прокрадывался оврагами‚ выскакивал на глухих проселках перед запоздалым путником‚ кричал жутким голосом: 'Подайте грабителю!..' И ему подавали.
Беднее Шимеле не сыскать было по округе‚ и его профессия не пользовалась спросом. Лишь Менька-водонос‚ Менька-плоская голова мог потягаться с ним в нищете‚ но про того всякий знал‚ что он идиот‚ знал это и сам Менька и не требовал от жизни невозможного. В затяжные осенние дожди Менька входил в лужу на базарной площади‚ чтобы обследовать глубину и предотвратить возможные потопления‚ и ему платили за риск: копейку в сезон.
– Люди‚ – спрашивал Пинечке‚ чтобы развлечь разговором‚ – знаете ли вы‚ как царь спит?
– Как царь спит... – говорил Шимеле‚ позевывая. – Нет‚ Пинечке‚ откуда нам знать?
– Ощипывают гусей с лебедями ко всякой ночи‚ и насыпают полную комнату перьев‚ и бросают туда царя‚ а три полка солдат стоят вокруг и кричат во всё горло: 'Ша! Царь спит!' Вот так царь спит ночью.
– Пинечке. Ох‚ уж этот Пинечке! Всё не как у людей.
Пинечке глядел из пушки поверх голов и не мог нарадоваться на этот мир. Счастье невозможное‚ к которому нет привыкания. Головокружение от удачи: замри и восхитись! 'Господи! – в беспокойстве взывали ангелы. – Сколько миров Ты созидал и разрушал‚ созидал и разрушал‚ – что с этим станет?' – 'Прежние Мои миры не годились‚ а в этом всё прекрасно'. Уходил день‚ прожитый как десять, чудесами полон и чудесами чудес‚ который Пинечке заглотал жадными глазами и впитал острыми ощущениями: другому на год хватит‚ чего Пинечке на глоток. Прощай‚ день: не пройти по тебе. Прощай‚ день: не уйти от тебя. Жадность его по пропущенному. Грусть его по неузнанному. Досада на отложенное до завтра: теперь уже навсегда.
– Идн‚ – спрашивал он из пушки. – Что для человека нормальнее всего? Злость? Радость? Слезы или веселье?
– Радость‚ – отвечал сват Меерке и намекал по поводу: – Холостой человек живет без радости‚ без благословения и без счастья.
– Слезы‚ – отвечал Шимеле‚ вор в печали. – Когда ты смеешься‚ весь мир смеется вместе с тобой. Но когда ты льешь слезы‚ миру нет дела до тебя‚ и ты плачешь в уголке.
Неопознанный дед вошел однажды в его дом‚ сел за убогий стол‚ подцепил на одинокий зуб ковригу хлеба:
– Теперь я ем у вас.
И Шимеле понял‚ что веселиться ему уже не придется.
9
Шел через базарную площадь крохотный реб Ицеле – снежный пушок над головой‚ а за его спиной летели ангелы-охранители и поддерживали под локотки‚ чтобы не оступился.
– Реб Ицеле‚ – выговаривал один‚ – не пора ли подумать и о себе? В ваши-то годы.
– Реб Ицеле‚ – выговаривал другой‚ – не пора ли питаться как следует? С вашим-то здоровьем.
Но реб Ицеле их не слышал. Реб Ицеле обдумывал на ходу важный вопрос‚ который требовал скорейшего разрешения: как бы уговорить богатых‚ чтобы побольше жертвовали‚ как бы убедить бедных‚ чтобы принимали с благодарностью. За бедных он почти не сомневался‚ но что делать с богатыми?
Всю долгую жизнь реб Ицеле просидел в синагоге за печкой‚ неотрывно читал Книгу и нырял в глубины моря Талмудического. Туда‚ за печку‚ текли к нему источники мудрости: черным огнем по белому пламени. Туда‚ за печку‚ являлся к нему ангел-вещатель‚ отодвигал покровы неизведанного и помогал проникать в 'Тайное тайных'. Туда‚ за печку‚ приходили советоваться‚ просить помощи‚ благословения‚ исцеления от немощи и бесплодия‚ просто посидеть возле реб Ицеле‚ отогреться в его доброте.
Каждому поколению свои заступники.
– Ребе‚ – приходил за советом Липечке – 'Опять неудача'. – Что делать‚ ребе? Жена требует‚ чтобы принес хоть копейку. Но где я и где копейка‚ ребе?..
Реб Ицеле‚ богатый мудростью‚ глядел на него светло и прозрачно. Реб Ицеле вздыхал неслышно. Было у него сердце отзывчивое‚ способное выслушать каждого. Было у него великое терпение.
– Слышал я от учителя моего‚ – отвечал реб Ицеле. – Если жена требует невозможного‚ говорите ей мягко: 'Милая‚ ну что же мне делать? Больше я не могу заработать. Или ты хочешь‚ чтобы я‚ упаси Боже‚ крал или грабил?' Нет сомнения‚ жена тут же послушается и утихнет.
По субботам Бог одаривает каждого еврея добавочной душой‚ радостной и просветленной. По субботам – ах‚ по субботам! – каждый еврей сам себе царь‚ господин и воинский начальник. По субботам – ах‚ чтобы были у нас одни только субботы! – даже грешные души выходят из ада. Они сидят во дворе смерти‚ едят и пьют в молчании в день покоя‚ – вот что такое суббота! Но на исходе субботы добавочную душу отбирают у евреев; на исходе субботы‚ после вечерней молитвы‚ грешники возвращаются в ад‚ на прежние муки‚ каждому по его приговору‚ и потому реб Ицеле молится медленно‚ очень медленно‚ чтобы продлить этот день‚ чтобы грешники на земле и в аду передохнули еще пару минут. Молитвы реб Ицеле сплетаются в венок‚ возносятся к небесам‚ и мир ждет‚ суббота ждет‚ и будни, серые‚ печальные наши будни, ждут тоже.
– Ребе‚ – приходил за советом Лейбечке – 'Хуже не бывает'. – Вы видели мою дочь‚ кривенькую Брохеле? К ней сватают‚ ребе‚ сразу двоих‚ но один из них хроменький. Что скажете на это?
Реб Ицеле взглядывал с пониманием: у какого еврея не найдется в запасе дочери, кривенькой‚ косенькой‚ носатенькой‚ которой пора под хупу? Реб Ицеле отвечал так:
– Лучше жених с короткой ногой‚ чем муж с длинным языком. Хроменький не станет попрекать кривенькую‚ и в добрый им час.
– Ребе‚ – прибегал в ужасе Лейзерке – 'От всякого ему цорес'. – Мой сын мишугинер. Он уехал в Одессу. Он ест там свинину. Он гуляет с женщинами.
Реб Ицеле глядел на него с улыбкой и похмыкивал в бороду.
– Твой сын не мишугинер‚ – отвечал он. – Если бы он гулял со свиньями и ел женщин‚ тогда это было бы сумасшествие. А так это не безумие‚ а грех.
Реб Ицеле уставал заметно‚ проходя по площади‚ и присаживался передохнуть на приступочку возле пушки. Его тело жило само по себе‚ слабое и малокровное‚ а реб Ицеле сам по себе. Тело болело‚ перемогалось‚ скрипело суставами‚ кряхтело и постанывало‚ отягощенное годами‚ а реб Ицеле приходил к вечеру домой‚ ужинал и снова садился за Книгу. Луна создана для того‚ чтобы заниматься ночами. А когда нет луны‚ можно зажечь свечечку. А когда прогорит свечечка‚ можно повторять на память. А когда память притухнет от усталости‚ взойдет солнце‚ станет светло‚ и снова можно читать Книгу‚ восходить по ступеням знаний и проникать в чертоги разумения.
Про мудрого и почтенного рабби Ионатана говорили: когда он изучал Тору‚ птицы‚ пролетавшие над
