5
Гигант-переросток лежал в обмороке: головой под колесами‚ ногами за семафор.
Стали его тормошить – глаза открыл.
– Я мертвый?.. – спросил с надеждой.
– Ты живой. Мы чуть не умерли. От переживаний.
Застонал‚ стал хватать за ноги:
– Я ждал. Я столько вас ждал... Тут! На рельсах! Чтобы задавили‚ наконец! Сбегаю пообедать и назад.
– Зачем же ты обедал? – резонно сказал Мендл. – Зачах бы от голода‚ и ждать не надо.
Улыбнулся стеснительно. Ямочки на щеках показал:
– Об этом я не подумал.
Они сели на рельсы‚ пристроились на шпалах‚ а он лежал – улыбался.
– Ты кто есть?
– Не знаю. Меня переименовали. Все улицы переименовали‚ и меня заодно. Был прежде немереный человек Гаврила Облом‚ а теперь не разобрать.
– А кто переименовал?
– Эти. Взамен тумтумов. – И зашептал: – Просыпаемся поутру‚ а они уже здесь. Как всегда были. Гумики-пумперникели. Примесь разноплеменная.
– Сделайте им несносную жизнь‚ – сразу предложил Мендл‚ который умел уже переводить стрелки. – Пакости начните творить: сами‚ может‚ отвяжутся.
– Мы великаны. Мы мелких пакостей не делаем. – И снова показал ямочки: – Большие – они такие беспечные! Только ленивый не завладеет. А потому мы решили вымереть. Окончательно и насовсем. Я‚ например‚ прекращаю существование на рельсах.
И носом захлюпал:
– А вы... Вы... За-тор-мозили!..
– Стыдитесь‚ мужчина! – закричал Мендл‚ которому не сиделось. – Начните уже воевать!
– Где нам воевать? Больно большие. В нас попасть легко.
Об этом они не подумали.
– Не горюй. Ляжешь под другой поезд. Когда он у вас?
– Да кто ж его знает. У нас тут тупик. Как стрелочник ошибется‚ так и другой.
– А как же вы ездите?
– Мы не ездим. У нас подписка о невыезде. Да и куда?
– Мы не ездим‚ – сказал голос со стороны. – Зачем нам? У нас всё есть‚ в нашем отдельно взятом тупике. А чего нет‚ того нам не надо.
Подошел поближе‚ пропел благозвучно:
– Мир вам‚ чужестранцы!
И ножкой шаркнул.
Улыбчивый от уха и до уха. Зубы фарфоровой белизны. Глаза стеклянной глубины. Губы розовым сердечком‚ и морщины уложены в линеечку. Излучал дружелюбие‚ внушал опасения‚ и это про такого дано остережение: 'Не клади палец в рот незнакомцу‚ пока его палец не у тебя во рту'.
– Что за бунт на коленях? – сказал он Облому. – Встаньте. Займите достойное положение. Вы нам изыск нарушаете.
6
Немереный человек Гаврила Облом встал на ноги и возвысился над ними пухлой громадиной. Белобрысый‚ доверчивый‚ с виноватой улыбкой на губах. Штаны поддернул‚ чтобы не сползали‚ попросил‚ переминаясь:
– Дозвольте почесаться.
А тот:
– Не дозволяем. Чесались вчера и будет.
– Дозвольте тогда спотыкнуться.
– Вот видите! – возмутился гумик. – Вечные с ними нелады. Такие непомерные‚ такие негодные‚ зачем они? Много потребляют. Канализация не справляется. Лишняя нагрузка на экономику.
– Пусть себе‚ – попросил Пинечке. – Богу и такие нужны.
– Да вы что?! А еще интеллигентный человек. Шума от них много. Топота. Чиханий-иканий-потений‚ ненужных шевелений. А мы создаем изыск. В отдельно взятом тупике. Попрошу со мной.
Город цвел. Город благоухал. Розами обрастал и жасмином. Тонко. Изящно. В меру. Цветочная пыльца. Соловьиный вздох. Мотыльковое трепыхание. Паутинная невесомость и отсвет неземного изыска. Да летал поверху самолет-этажерка‚ наследие братьев Райт‚ опрыскивая духами 'Розалия супер' и 'Виолет де парм'‚ цветными дымами выписывал по небу: 'Теперь – мы. Теперь – нам'.
– Вот‚ – сказал. – Никто не додумался. Одни мы. Не грубияны-насильники. Не живодеры – смазные сапоги. Нежные и ласковые‚ сердобольные и отзывчивые. Ведь так же? Ведь вы согласны со мной?
– Отчего же вы радостные без радости? Счастливые без восторгов? Печальные без особых мук?
– А оттого‚ что изыск‚ – ответил обстоятельно. – А изыск надо беречь и ограждать. Благоухание под надзором. Трепыхание под расписку. И потому мы не можем расслабиться и насладиться.
И погордился заметно.
– У нас‚ – сообщил Пинечке‚ – каждому младенцу известно. 'Сотворивший день' создал человека последним‚ в самом конце творения‚ чтобы не гордился понапрасну и знал: 'Даже комар сотворен раньше тебя'.
– Комаров у нас нет. Всех вывели. И мух с козявками. Для нас это неактуально. Главное‚ предписать каждому‚ как ему поступать. Тогда можно взыскивать‚ если упущено.
– А как у вас с отсебятиной? – нагло спросил Мендл. – Восхитительная отсебятина‚ – я без нее не могу.
– Слова ваши кусательные‚ – без симпатии пощурился гумик. – В нашем тупике так не говорят. Сопряжено с болью и публичным позором. Пожалуйте пока что в тюрьму.
– За что же? Не чихали‚ не икали‚ изыск ваш не потревожили.
– Не потревожили‚ но можете. – И распорядился: – Мужчин в камеру. Собаку на цепь. Кошку в живодерню. Петуха в ощип.
Добрая весть требует благословния. Дурная – тоже. Про всё надо сказать: 'И это к лучшему'‚ и Пинечке поблагодарил Того‚ Кто и в минуту гнева не забывает про милости.
– Отпустите нас! – кричал Мендл. – Дайте нам платформу‚ и мы уедем! Обещаю не своевольничать‚ никогда.
А их волоком.
7
Тюрьма – это такое место‚ где человек может подумать. Тюрьма – это такое место‚ где заползают нечаянные мысли в голову. А если и в тюрьме не заползут‚ не на что уже и рассчитывать.
– Пинечке‚ – сказал Мендл‚ поразмыслив на досуге. – Нет страдания без проступка. Это я‚ своими руками‚ загнал нас в камеру. Стоило ли‚ Пинечке‚ переводить стрелки?..
Отворилась кормушка в двери‚ сунулся любопытный глаз и фуражки околыш:
– Приветствую вас‚ приравненные к мертвецам! Вус эрцех?
– Вы знаете идиш? – приятно удивились они.
– Самую что ни есть а биселе. Перебросили на евреев‚ вот и учил. Хороший такой старикан попался: не хотел деньги брать. Святое‚ говорит‚ дело. Мы ему зато передачи носим‚ конфетки с апельсинками.
– В больницу?
– В больницу. В тюремную. Как выйдет‚ дальше продолжим.
– А за что его? – спросили они с опаской.
– А за то его. Не учи в другой раз. Идиш-шмидиш‚ тухес-кадухес.
