А Мендл уже отступал назад‚ боязлив и робок сердцем‚ выглядывая с отдаления очередную напасть‚ к которой следует приспособиться:
– Я труженик. Мозоли могу показать.
– У врага тоже бывают мозоли‚ – сказали из ящика и затвор передернули.
Гремели. Стучали по стыкам. Катили себе с уклона: не шибко‚ но с ветерком.
Чихал пес без остановки‚ простуженный на гнилых водах. Чихал‚ как дуплетом стрелял из стволов крупного калибра. Чихнет и перезарядит. Перезарядит и снова чихнет. Кошка потешалась на всякий его чих‚ но вида не подавала‚ щадя собачье самолюбие. Петух ершился на ветру и яиц больше не клал‚ хотя и ощущал позывы. А Пинечке грустил на платформе‚ умудренный прежним дорожным опытом.
– Вы пират? – осторожно спрашивал Пинечке. – Если пират‚ то остановите. Я слезу. Нам не по пути.
– Я не пират! – кричал Мендл. – Я путешественник! По нехоженым землям!
Путешественник – это другое дело. Чистое и достойное. Рабби Акива путешествовал в свой срок и рабби Натан‚ рабби Гамлиил и рабби Иоханан‚ а неутомимый Раба бар бар-Хана несчитанные избороздил моря и неведомые исколесил страны. Значит и Пинечке не во грех: смотреть‚ запоминать‚ сравнивать...
...развеселая компания на привале: ковер разостланный‚ еда разложенная‚ бутылка откупоренная‚ гитарной струны перебор‚ и призывные взгляды‚ и улыбчивые губы‚ и простертые руки: подсесть бы‚ поговорить бы‚ понять-удивить: 'Гоп–гоп‚ выше-выше‚ ест коза солому с крыши...'
Жизнь чужая и праздник чужой.
...юноша в студенческой тужурке‚ русобородый и ясноглазый‚ белозубо улыбчивый‚ в новеньких сапогах с подковками‚ вышагивал споро с деревянным угольником‚ вымеривая дотошно нетоптаные травы‚ – обернулся‚ как позвал за собой‚ а впереди привал под копной‚ босые ступни на холодке‚ краюха у груди‚ нож‚ пластающий пахучие ломти‚ молоко из кринки щедро‚ взахлеб‚ струйкой за ворот‚ сон под телегой‚ жаркий‚ потный‚ безмятежный: проснется – пойдет отмахивать дальше...
Мимо.
Мимо! Не мне и не мое.
...робкий вздыхатель в потертом пальтишке – шарф вокруг горла‚ ботинки в старческих проплешинах – вставал у слепого фонаря на полустанке‚ сутулился‚ упрятывал в рукав крохотные подснежники‚ тревожно радостный‚ неуверенно счастливый‚ с надеждой встречающий каждый силуэт на подходе‚ с огорчением провожающий… – а неслышный голос с далекого репродуктора уже ворожил–нашептывал судьбу‚ участь‚ планиду‚ подступающее на цыпочках будущее: 'Если завтра война‚ если завтра в поход...'‚ и размывалась‚ растекалась‚ испарялась тень у фонаря лужицей в жаркий полдень...
– Мы едем вперед! – кричал Мендл. – Всё время вперед: плохо тебе? Ветер в лицо! Песня в душе! Восторг в облаках!..
И закрутил тормозное колесо:
– Глядите. Все глядите‚ что сейчас будет. Мендл идет жизнью распоряжаться. Первый от рождения раз.
2
Рельсы расходились на стороны. Стрелка поворотная. Будка на развилке.
Перед будкой сидел человек на бревнышке и ногой покачивал‚ вяло и без удовольствия.
– Станешь переводить? – спрашивал.
– Стану‚ – отвечал Мендл.
– И знаешь куда?
– Куда захочу.
– Валяй. Только смотри‚ дядя‚ потом не слезись.
Мендл взялся за рукоятку и замешкался:
– А что там?
– Уточните вопрос‚ – попросил человек. – Где там? По левому пути или по правому?
– Там... – повторил нерешительно и закричал в гневе: – Да знаешь ли ты‚ что я всю жизнь катился по рельсам?! Меня поставили‚ меня подтолкнули‚ я и покатился. А кто-то переводил стрелки: родители‚ указчики‚ всякие идиоты по случаю. Надоело. Хватит! Уважать себя не буду!
– Браво‚ – сказал человек и ушел в будку.
Пинечке глядел с платформы. Кошка с собакой. Петух. А Мендл мучался на виду у всех‚ Мендл – 'Кто бы мог подумать!'
Чужая боль никому не боль.
– В конце концов‚ – сказал человек из будки. – Можно не переводить. Тоже выбор.
Мендл подумал‚ покусал губу‚ поежился‚ как запросил пощады:
– В этом что-то есть...
И заплакал.
Он плакал долго и обильно‚ и просил у Всевышнего милости-вразумления‚ но слезы не приносили утешения‚ слезы не вызывали озлобления: щедрое пролитие соленой водицы без видимых и ощутимых последствий.
Когда он отплакался и затих‚ человек из будки сказал:
– Не убивайся. Я тебе секрет открою. Стрелку сто лет не шевелили. Проржавело – не провернуть.
– Зачем же ты тут сидишь? – спросил Пинечке‚ который всегда докапывался до сути.
– Чтобы стрелку переводить.
Глаз в бурую рыжину. На лице конопушки. А прочего не узнать.
– Надоел ты мне‚ – разозлился Пинечке. – Вечно на пути болтаешься.
– А что делать? Жить-то надо. Это я так живу.
Уселся на бревнышке и ногой закачал.
Так сидят пассажиры на глухом полустанке в ожидании почтового‚ пятьсот четвертого‚ который безбожно запаздывает на годы‚ с усталой покорностью провожая глазами просвистывающие блистательные курьерские. Так сидят жители деревенские на крохотном дебаркадере‚ в конце навигации‚ и красавец- теплоход‚ будто подразнивая‚ последним рейсом проходит в отдалении‚ с музыкой‚ пивом‚ танцами: тот теплоход не для здешнего мелководья‚ а впереди‚ за ближайшим поворотом времени‚ завалы снегов‚ пурга‚ стылые облака‚ поземка за мерзлыми стенами‚ вой изголодавшихся по теплу и свету волков.
3
Шли по степи чужеземцы малой‚ незащищенной кучкой. Лица запыленные. Глаза гнойные. Ботинки в клочьях и отрепье в лоскутах. Шли – глядели уныло под ноги‚ переговаривались негромко:
– Мусор кругом. Один только мусор.
Пришли, без сил попадали на землю.
– Юдл! Это вы? Юделе‚ это опять я. Вы‚ Юдл‚ из будущего?
– Будущее... Где оно‚ будущее? – И пожаловался устало: – Ах‚ Пинечке‚ мы не можем обогнать настоящее. Куда ни придем‚ повсюду уже насорено.
– Может‚ это вчерашний мусор‚ Юдл?
– Нет‚ Пинечке‚ мусор сегодняшний.
И стал разувать башмаки‚ чтобы пошевелить на просторе затекшими‚ сплюснутыми пальцами.
– Будущее увиливает от нас‚ Пинечке. Прежде‚ помню‚ не успеешь моргнуть‚ а оно уже тут как тут‚ это будущее: плати долги‚ жени детей‚ копи морщины и укладывайся в могилу. А теперь оно прячется за поворотом‚ наше будущее‚ проскальзывает между пальцами – не удержать.
– Вам требуется будущее? – подивился человек на бревнышке. – Храбрые‚ однако‚ люди – эти люди...
...и вот глыба мрамора с ликом соблазнительницы. И вот Сатан‚ он же Блияал‚ что возлег с ней на ложе. Змея змею порождает, и зачала от прелюбодейства прелестница из мрамора‚ выродила Армилуса‚ дерзкого и злообразного‚ нечестивца и сына нечестивца: семь мерзостей на уме. Чтобы воцарился Армилус в земле отца своего Блияала и вывел на разбой поганых царей – сердца их ко злу. Напустятся боем‚ как псы
