и словно выпьешь маковый отвар. Была та красота что наказанье — и Пашку отравил ее угар. По вечерам над Бугом в верболозе их вместе люди стали замечать. Как водится, пошел слушок в колхозе, что загс готовит круглую печать… Хлеб-соль и петушков на полотенце уже носили сваты-усачи. Но тут на свадьбу подоспели немцы — мосты и хаты вспыхнули в ночи, взметнулись взрывы дымными кустами, зарылся в пыль веселый каравай, помчались танки с черными крестами — и сгорбился от горя урожай… Не оглянулись — бьют прикладом в сенцы, не повернулись — чужаки в гостях. Войною был впечатан в полотенце след сапога с подковой на гвоздях… Тогда Марьяна к Пашке прибея?ала, дрожа, поцеловала первый раз: война, мол, нашей свадьбе помешала, но нет мне света без любимых глаз. Три дня продлился месяц их медовый. Согнал селян на площадь комендант и заявил: — Я есть порядок новый. Вы завтра все косить на фатерланд…— Уже вторые петухи пропели. Дышала рядом сонная жена. А Пашка все ворочался в постели, поднялся, помаячил у окна. Потом напился ледяной водички, сказал «прости», на спящую взглянул, достал в подвале керосин и спички и к полю осторожно завернул. Он миновал посты сторожевые. Птиц не вспугнул, не наступил на сук. Вошел в хлеба… Колосья, как живые, доверчиво касались добрых рук. Но вспомнил он, кто жаждет этих злаков, кто топчет синий васильковый луг. Колосьям поклонился, и заплакал, и зубы сжал,— и огненный петух пошел гулять по высохшему хлебу, да так гулять, что стало жарко небу, что темнота отхлынула с пути!.. Но Пашка от врагов не смог уйти. Ему запястья проводом стянули. А комендант на выдумки был лих: взял два патрона новеньких и пули неторопливо вытащил из них. О, этот комендант работал чисто! Сказал: — Зер гут. Ты есть не пахарь впредь! — И порох выжег очи тракториста, чтоб никогда на хлеб им не смотреть… Не знаю, где взялась у Пашки сила: он сам прошел до хаты полсела. Марьяна во дворе не голосила, бледна, но так же холодно красива, безмолвно Пашку в хату завела. — Ты обо мне подумал ли хоть малость? - Злость закипела в ней, как в казане.— Ты хочешь, чтоб без хлеба я осталась?.. Так знай же, что слепец не нужен мне! — Вещички в торбу — и долой из хаты, и в тот же час покинула село… Опять поля на урожай богаты. Быльем, заметь, былое поросло. Прошла война. Случалось, пил наш Пашка: жалели люди, подносили всласть. Ой, как порой ему бывало тяжко!.. Да степь родная не дала пропасть. Весною в пору тракторного гула он взял гармонь и растянул меха. Его с бригадой в поле потянуло, где старый пар взрывали лемеха. Он заиграл. Пошла за нотой нота про черны очи да про журавлей. И незаметно спорилась работа — оно с гармошкой все же веселей. С тех пор, заметь, его гармошка с нами. Она поет про счастье, про любовь. А он глядит незрячими глазами и слышит шорох вызревших хлебов… Такая быль. Однако заболтался! Мне с письмами поспеть бы на обед…— Мой спутник озабоченно поднялся,
