Но нечего делать. Сказал: — Извините. Ошибка. Мне нужен другой адресат,— И вышел на улицу. Солнце в зените. Влюбленные пары неспешно скользят. Взглянул на окошко, где горе хранится. Хозяйка, наверно, поплачет опять и сядет читать про пырей да пшеницу — она агрономом готовится стать… Я вытащил снова блокнот с адресами, не стал упускать уходящего дня. Но та Иванова большими глазами по всем адресам провожала меня. Я шел торопливо. Пастера, двенадцать. Нет входа парадного. Каменный двор. Теперь не пришлось высоко подниматься. Я двери толкнул и попал в коридор. Хозяйка — годами постарше. И снова все тот же стандартный и робкий вопрос: — Скажите, пожалуйста, вы — Иванова? (А чувство такое, что горе принес.) — По делу? Простите, я только с работы. Входите, а то подгорают блины…— Военный в погонах майора пехоты с укором смотрел на меня со стены. Два хлопца, скатившись с дивана большого, насупились молча в углу у окна. — Боюсь, что опять вы не та Иванова, которая мне до зарезу нужна. — Возможно.— Она не потупила взора. Стряхнула муку, оперлась о комод. Напрасно вошел я в квартиру майора, который сюда никогда не войдет. Тревога мальчишек и женщина эта мне все объяснили: им некого ждать. — Простите. Ошибка. Напутали где-то. Мне нужно от друга привет передать. Мальчишки стояли, насупившись, рядом, и оба безмолвно, прижавшись к стене, глядели мне вслед непрощающим взглядом за то, что я — жив, а отец — на войне… Клубились акации розовым паром, свистели на сотни ладов соловьи. По всем площадям, переулкам, бульварам я бил невоенные туфли свои. Во всех городских и приморских районах встречал Ивановых — седых, молодых, веселых и бойких, ленивых и сонных, замужних и вдовых, цветущих, худых. В воскресные дни я старательно брился, завязывал галстук, на поиски шел. Я даже на свадьбу попасть умудрился и был громогласно усажен за стол!.. Тощал календарь. Пароходы гудели. Несли малышей из родильных домов. Весна разменяла цветы и недели, утратила свежесть дождей и громов.
