Сходились влюбленные к пушке над портом, под стрелки бесстрастных висячих часов. Мне сделалось горько… В блокноте истертом немного осталось уже адресов. Пришел я на улицу Гоголя, восемь. Красивая я^енщииа вышла ко мне. Я к ней подошел с безнадежным вопросом. И вдруг… пробежал холодок по спине. — Входите,— сказала,— я знала такого. Все верно. Действительно, я — Иванова. Но вытрите туфли вот здесь, о ковер, не то нанесете мне уличный сор… Усажен я был на простой табуретке у самых дверей — чтоб не портить паркет. Меня обступили вокруг статуэтки, сервизы, венчавшие темный буфет. А золото… золото здесь, без утайки холодную тусклость металла храня, с буфета, с подставок и с пальцев хозяйки жестоко глядело в упор на меня. И женщина в пестром халате японском, как будто с рекламы, бела и кругла, довольна квартирой и собственным лоском, пропела, взглянув на себя в зеркала: — Встречалась я с ним перед самой войною. Девчонкой была я наивной, дурною. Имел он по боксу какой-то разряд… Но он-то, бедняжка, погиб, говорят? Да что же такое? То явь или снится?! Поднялся я, руку в кармане держа. Взмахнули ее тушевые ресницы и замерли снова, как иглы ежа. Секунду стоял я, как судно в тумане. Сдержал себя. Бить и ругаться не стал. Нащупал подарок матроса в кармане и стиснул суровый и теплый металл. Нарочно ступил на зеркальность паркета, как будто в ответ на ее хвастовство, и думал: «Не стоит ведь «золото» это ни жизни его и ни смерти его». Провел по лицу я тяжелой рукою и тихо сказал, отступая за дверь: — Простите. Ошибка. Бывает такое. Он жив и на должности высшей теперь. Вы слышите? Жив Байдебура. Навечно! Все время он будет смотреть вам в глаза. И он заходить не просил к вам, конечно. Мы просто попутали с ним адреса. Шагал я по городу улицей новой, нашедший и что-то утративший вдруг. И словно опять: «Передай Ивановой!» — шепнул мне сквозь годы невидимый друг. Не знаю, понравились просто черты ли иль что-то иное меня привело,— Садовая, десять, квартира четыре. Я вновь постучался — всем правдам назло! И сделалось сразу тепло и легко мне, когда я увидел студентку мою. — Простите… я снова… Я, знаете, вспомнил, что с вашим Сергеем встречался в бою. Лежал на шинели он строгий, суровый.
