— Не желаю слушать! — решительно воскликнула Магдалена и направилась к лестнице.

— Что ж, поступай как хочешь, Магдалена, но завтра тебя замучают укоры совести, несправедливая, бесчеловечная мать!

— Ты говоришь — несправедливая! — Сеньора Магдалена с негодованием повернулась к мужу. — Несправедливая? Бесчеловечная?

— Да, — повторил Педро Хуан, — несправедливая!

— И ты смеешь говорить это после того, как Хулия нанесла мне самое тяжкое оскорбление, какое только может нанести дочь своей матери? Ты называешь меня несправедливой за то, что я отреклась от дочери — твоей соучастницы?

— Ты несправедлива, Магдалена. Чудовищно несправедлива. Хулия невинна.

— Невинна?

— Да, невинна! Клянусь спасением моей души! Она невинна, Магдалена.

— А ее замешательство? Ее обморок?

— Магдалена, настало время открыть тебе правду. Во всем виноват я. Я пытался соблазнить невинную девушку…

— А что же она?

— Она не желала слушать мои слова, всегда избегала и, наконец, возненавидела меня. Но дочерняя любовь, желание оградить тебя от горя заставляли ее молчать, а ты отплатила за ее любовь гнусным подозрением.

— Так это правда, Педро Хуан? Ты не обманываешь меня?

— Клянусь тебе всем святым, что есть на земле, Магдалена! Неужто ты не чувствуешь искренности моего признания?

— Да, да, сердце мое подсказывает, что это правда, что ты не лжешь. Моя Хулия, моя дочь невиновна, а я оскорбила ее подозрением, я прокляла ее.

— Ты ее прокляла?

— Да. Ах, как я была жестока! Я должна увидеть ее, попросить у нее прощения!.. Хулия! Хулия!

И сеньора Магдалена бросилась в комнату Хулии с криком:

— Хулия, Хулия, моя дочь!

Но Хулия была уже далеко.

— Хулия! — повторяла сеньора Магдалена, заглядывая во все покои. — Где Хулия? Где моя дочь?

— Сеньора, — сказал слуга, — сеньорита вышла из дому уже давно.

— Боже мой! Как я перед ней виновата! — воскликнула сеньора Магдалена, падая в кресло.

Педро Хуан немедля распорядился, чтобы все слуги отправились на розыски Хулии; потом, взяв шляпу и плащ, он сам вышел из дому, оставив сеньору Магдалену в глубоком отчаянии.

Один из слуг рассказал дону Хусто об исчезновении Хулии, вот почему ему и удалось по чистой случайности найти ее. Но был уже поздний час, кроме того, он ничего не знал о раскаянии сеньоры Магдалены, да и Хулия просила его сохранить все в тайне, так что он решил не сообщать пока семье, где беглянка нашла себе приют.

И наконец, он полагал, что ему легче добиться своей цели, пока беззащитная Хулия живет у Паулиты, а не у себя дома рядом с Педро Хуаном. Итак, дон Хусто в самом радужном настроении отправился домой, помалкивая о своей нежданной удаче.

А в доме Педро Хуана по-прежнему царила тревога. Слуги продолжали безуспешные поиски и возвращались с самыми неутешительными вестями. По одним сведениям, какие-то приезжие встретили молодую девушку, вероятно, Хулию, по дороге на Койоакан. Другие утверждали, что молодая девушка на глазах у альгвасила бросилась в канал. А иные делали предположение, что Хулия нашла убежище в монастыре.

Сеньора Магдалена с редким мужеством выслушивала все противоречивые сведения и предположения. Сердце матери обливалось кровью; она обвиняла себя в гибели дочери, — позабыв священные узы, которые связывают мать и дочь, она дала ревности одержать над собой победу.

Ночь прошла в мучительной неизвестности; сеньора Магдалена молилась, не зная покоя; Педро Хуан в сопровождении слуг с факелами и фонарями обходил улицы, выспрашивал всех дозорных и прохожих, стучась во все двери.

Уже брезжило утро, когда бывший живодер вернулся домой, измученный и приунывший: он ничего не узнал, не принес жене никаких утешительных вестей, не мог подать ни малейшей надежды. Несчастная мать рыдала и была на грани безумия. Педро Хуан опустился рядом с ней в кресло; вскоре усталость взяла свое, и он уснул.

Так прошло утро. Сеньора Магдалена заперлась в спальне и отказалась от еды. Педро Хуан позавтракал с аппетитом и снова взялся за свои бесплодные поиски.

Он вернулся в сумерки, так и не узнав, где скрывается Хулия.

Колокол ударил к вечерней молитве, когда слуга доложил сеньоре Магдалене, что ее желает видеть незнакомая женщина.

— Скажи, что я никого не принимаю, у меня в семье большое горе, — ответила Магдалена.

— Я так и сказал ей, но она настаивает, говорит, что это дело весьма интересует вашу милость.

— Ну что ж, проси ее, — разрешила наконец сеньора Магдалена и вошла в соседнюю комнату. Перед ней стояла женщина вся в черном; под густой вуалью. С церемонным поклоном хозяйка дома указала гостье на стул.

— Сеньора, — начала женщина под вуалью, — меня привело к вам важное дело, и я желала бы поговорить с вами со всей откровенностью.

— Я слушаю вас, — ответила сеньора Магдалена.

— Сеньора, ваша дочь у меня в доме…

— Моя дочь? Хулия?

— Именно так, сеньора. Мы с мужем люди бедные, но, пока мы живы и здоровы, мы не станем сидеть сложа руки, и ваша дочь не будет терпеть нужды…

— Но…

— Разрешите мне закончить. Я буду беречь сеньориту Хулию, как зеницу моего ока, она настоящий ангел, и я была бы счастлива, если бы она навсегда осталась у нас, но она плачет, грустит, и я решила: «Пойду и поговорю с этой жестокой матерью…»

— Сеньора, что вы говорите?

— Прошу прощения, ваша милость, но я, право, не пойму вас, богачей. Если дети бедняков уходят из дому, так их нужда гонит на заработки, ведь один отец не может прокормить всю семью; но мы, бедняки, неспособны со зла выгнать из дому дочь, да еще такую красавицу; не ровен час, она может погибнуть на улице.

— Но вы не знаете…

— Я все знаю. И Хулия правильно поступила, рассказав мне, как ваша милость вбила себе в голову, будто у дочки любовь с вашим мужем, и, ничего не разузнав, выгнала дочку вон.

— Но я совсем не гнала Хулию из дому, напротив, ее исчезновение стоило мне многих слез.

— Да, да, я знаю, ваша милость не сказала дочери: поди прочь, но прокляла ее. Пресвятая дева! Ведь вот вы, богачи, какие: проклинаете своих детей, а о спасении души и не думаете. Нам, беднякам, случается поколотить детей, но проклясть — упаси нас боже. Ведь проклятие губит детей, а если оно несправедливо, то заодно и родителей. Как ваша милость не подумала об этом?

Слова Паулиты звучали суровым укором, сеньора Магдалена сидела, не поднимая головы. Ее терзали укоры совести.

— Но я решила вмешаться в чужие дела, — продолжала Паулита, — пришла без ведома сеньориты к вашей милости и все выложила, как есть. Я больше не в силах смотреть на слезы бедняжки. Ведь у вас, ваша милость, тоже небось сердце кровью исходит.

— Пусть она поскорее возвращается домой, я приму ее с распростертыми объятиями.

— Что вы, сеньора! Да как ей сюда вернуться, ведь она покинула дом, потому что мать прокляла ее. Да и какая я заступница за Хулию? Я ничего не значу, вот и выйдет, будто она придет сюда за прощением, как за милостыней, хотя ни в чем не виновата и ничем не заслужила такой несправедливости.