чтобы он уцелел.

За таверной высился, загораживая Дельнохский перевал, старинный замок – он стал казаться маленьким по сравнению с новыми крепостными стенами, замкнувшими долину. Мириэль не уставала дивиться их мощным гранитным зубцам и массивным башням.

– Это зовется Причудой Эгеля, – сказал Ангел, подавая ей кубок разбавленного вина. Сента и Белаш тоже вышли из трактира и сели на траву рядом с Мириэль. – В каждой стене больше шестидесяти футов высоты, а казармы могут вместить тридцать тысяч человек. Некоторые из них пустуют до сих пор – и всегда будут пустовать.

– В жизни такого не видела, – прошептала Мириэль. – Часовые на первой стене кажутся отсюда маленькими, как букашки.

– Вот уж где денег не жалели, – сказал Сента. – Двадцать тысяч подносчиков, тысяча каменщиков, пятьдесят зодчих, сотни плотников. И что же было причиной всего этого? Сон.

– Сон? – повторила Мириэль.

– Ну да. Эгелю привиделось, будто Белаш с целой кучей своих сородичей идет на Дренай. Потому князь и воздвиг это страшилище.

– Для обороны от надиров? – недоверчиво спросила Мириэль.

– Вот именно. Шесть стен и замок. Мощнейшая на свете крепость против самого ничтожного из врагов. Ни одно надирское племя не насчитывает больше тысячи воинов.

– Но и племен у нас больше тысячи, – заметил Белаш. – Собиратель объединит их все – у нас будет один народ и один царь.

– Все нищие народы мечтают об этом, – ответил Сента. – Надиры никогда не объединятся. Они ненавидят друг друга так же, как и нас, если не больше. Все время воюют между собой – и пленных не берут.

– Брать-то берут, – процедил Ангел, – но только затем, чтобы замучить до смерти. Мужчин, женщин и детей. Гнусный народ.

– Надиры не мучат детей, – сердито заявил Белаш. – Детей убивают сразу.

– Я собственными глазами видел! – рявкнул Ангел. – И не вздумай назвать меня лжецом!

Рука Белаша устремилась к ножу. Ангел схватился за рукоять меча.

– Мы между собой драться не будем, – твердо сказала Мириэль, кладя ладонь на руку Ангела. – Плохие люди есть везде, но только глупец станет осуждать целый народ.

– Ты не видела того, что видел я!

– Нет, видела. Перевернутые повозки, грабеж и побоище. Еще я видела, как твой отец прикрыл тебе глаза своим плащом. Это был страшный день, Ангел, но ты должен освободиться от памяти о нем. Она отравляет тебя.

– Не лезь в мою память! – вскричал внезапно он и ушел в трактир.

– Он носит демонов в душе, – сказал Белаш.

– Как и все мы, – добавил Сента.

– Ему было всего девять лет, когда он это видел, – вздохнула Мириэль, – и вопли жертв преследуют его до сих пор. Но он больше не помнит, как все было на самом деле, – а быть может, и тогда не видел всего. Плащ отца закрыл от него самое страшное, и он не знает, что в том набеге участвовали не только надиры. Были там и другие – в черных плащах, с мечами из вороненой стали.

– Кровавые Рыцари, – сказал Белаш.

– Да, наверное.

– Пойду посмотрю крепость, – сказал, вставая, Белаш. – Хочу видеть вблизи стены, обязанные своей постройкой моему народу.

Сента подсел поближе к Мириэль.

– Как хорошо остаться одним.

– Ты воображаешь меня на ложе, застеленном атласными простынями. Мне это не нравится.

– Это некрасиво – читать чужие мысли, – ухмыльнулся он.

– И тебя не беспокоит, что мне известны твои?

– Нисколько. Мне нечего стыдиться. Ты красивая женщина. Ни один мужчина не просидит долго с тобой без мыслей об атласных простынях, мягкой траве или свежем сене.

– Жизнь состоит не из одной животной похоти, – вспыхнула она.

– Почем ты знаешь, красавица? У тебя нет никакого опыта в подобных делах.

– Ни за что не пойду за тебя.

– Ты подсекла меня под корень, красавица. Почему? Ты ведь меня совсем не знаешь.

– Довольно и того, что я знаю.

– Чепуха. Вот, возьми меня за руку. – Он легонько сжал ее запястье, погладил пальцы. – Оставь в покое мои мысли и скажи: разве мое прикосновение тебе неприятно?

– Да, неприятно! – воскликнула она, отдернув руку.

– А вот и врешь, красавица. Пусть у меня нет твоего Дара, но я знаю, что ты чувствуешь. Отвращением тут и не пахнет.

– Твое самодовольство не уступает этим стенам, – возмутилась она.

– Да, это так – и не без причины. Я весьма одаренный молодой человек.

– Ты самодоволен, и для тебя не существует ничего, кроме твоих желаний. Что же ты можешь предложить мне, Сента? Только, пожалуйста, не говори, какой ты молодец в спальне.

– Как мило ты произносишь мое имя.

– Отвечай мне, мерзавец. И помни: я узнаю, если ты солжешь.

– Ты создана для меня, – улыбнулся он, – а я для тебя. Что я могу предложить тебе? Все, что имею, красавица, – прошептал он, глядя ей в глаза. – И все, что буду иметь.

– Я знаю, – помолчав, сказала она, – ты веришь в то, что говоришь. Но не думаю, что у тебя хватит духу исполнить все это на деле.

– Это, пожалуй, верно, – согласился он.

– Притом ты хотел убить Ангела и моего отца. Думаешь, я смогу это простить?

– Я надеюсь, – сказал он, и она увидела в его мыслях образ, который он пытался скрыть.

– Ты не хотел убивать Ангела! – потрясенная, сказала она. – Ты дал бы ему убить себя.

Его улыбка померкла, и он пожал плечами.

– Не ты ли просила пощадить его, красавица? Я подумал, что ты его любишь.

– Ты ведь даже не знал меня тогда, да и теперь не знаешь. Как можно так швыряться своей жизнью?

– Не убивайся так. Старик и мне дорог. Я попытался бы обезоружить его или ранить.

– Он убил бы тебя.

– И тебе было бы жалко?

– Нет – тогда нет.

– А теперь?

– Ну… теперь да. Но не потому, что я тебя люблю. У тебя было много женщин, и ты им всем говорил, что любишь. Ты и ради них готов был умереть?

– Наверное, я всегда был романтиком. Но с тобой все по-другому, я знаю.

– Я не верю в столь внезапную любовь.

– Любовь – странное животное, Мириэль. Порой она кидается на тебя, как лев из засады, порой подползает медленно, неслышно…

– Как наемный убийца?

– Вот-вот, – широко улыбнулся он.

Ягунда наложил на лук стрелу и стал ждать, когда всадник покажется из-за деревьев. Пальцы у него застыли, но кровь кипела. Дренай тщательно выбирал дорогу, избегая тореных троп и пробираясь по узким оленьим, но Ягунда все равно заметил его. Князь велел ему засесть на горе Чазика и следить оттуда за югом – а с Чазики видно любого, кто вздумает пробраться на земли сатулов с Сентранской равнины. Такое доверие – великая честь, особенно когда тебе четырнадцать лет и ты никого еще не убил. «Князь