Человек по прозвищу Ангел тихо сидел в углу, обхватив огромными корявыми руками кубок подогретого вина. Черный капюшон скрывал испещренное шрамами лицо. Несмотря на четыре открытых окна, в тесном зальце стояла духота, чад от фонарей мешался с запахами пота, стряпни и кислого пива.

Ангел пригубил вино и подержал его во рту. В «Рогатом филине» нынче было полно народу, и выпивох, и едоков, но рядом с Ангелом никто не садился. Старый гладиатор не любил общества, и его уединение, насколько оно было доступно в таком месте, нарушать избегали.

Незадолго до полуночи в кучке простолюдинов вспыхнул спор. Ангел всматривался в них своими серыми, как кремень, глазами. Их было пятеро, и спорили они по самому пустячному поводу. Хоть рожи у них налились кровью и вопят они почем зря, в драку никто не полезет. Перед боем кровь отливает от лица, превращая его в мертвенно-белую маску. Вот тот парень, что держится с краю, – он опасен. Бледен, губы плотно сжаты, а правая рука спрятана за пазухой.

Ангел взглянул в сторону трактирщика. Кряжистый Балка, бывший борец, из-за прилавка пристально следил за спорщиками. Можно не беспокоиться. Балка тоже заметил опасность и держится настороже.

Ссора уже затихала, но бледный парень сказал что-то одному из мужчин, и спорщики внезапно замахали кулаками. Нож блеснул при свете фонаря, и кто-то закричал от боли.

Балка с короткой дубинкой перескочил через прилавок, выбил нож из руки бледного парня и огрел его по виску. Тот повалился на посыпанный опилками пол как подкошенный.

– Все, ребята! – гаркнул хозяин. – Пора по домам.

– Еще по кружечке, Балка, – взмолился завсегдатай.

– Завтра. Выметайтесь, да приберите за собой.

Допив пиво и вино, драчуны подняли бесчувственного парня с ножом и выволокли его на улицу. Его жертве удар пришелся в плечо: рана была глубока, и рука онемела. Балка влил в раненого порцию браги и отправил его к лекарю.

Разделавшись с гостями, хозяин закрыл дверь и задвинул засов. Девушки-подавальщицы принялись собирать посуду и ставить на место столы со стульями, перевернутые в кратковременной стычке. Балка сунул дубинку в просторный карман кожаного передника и подошел к Ангелу.

– Еще один тихий вечерок, – пробурчал он, садясь напротив гладиатора. – Яник! Подай-ка кувшин.

Мальчик, ведающий погребом, вылил бутылку дорогого лентрийского красного в глиняный кувшин и подал на стол вместе с чистым оловянным кубком.

– Молодец, Яник, – подмигнул хозяин. Мальчик улыбнулся, покосился на Ангела и попятился прочь. Балка со вздохом откинулся назад.

– Почему бы не наливать прямо из бутылки? – спросил Ангел, глядя немигающим серым взором на хозяина.

– Из глины вкуснее.

– Брехня! – Ангел взял кувшин и поднес его к своему бесформенному носу. – Лентрийское красное… Лет пятнадцать, не меньше.

– Двадцать, – осклабился Балка.

– Не хочешь, чтобы другие знали, насколько ты богат? Не хочешь портить образ свойского парня?

– Это я-то богат? Я бедный трактирщик.

– Тогда я – вентрийская танцовщица.

– За тебя, дружище! – Балка единым духом опрокинул кубок, смочив свою раздвоенную седую бороду. Ангел с улыбкой откинул капюшон, запустив пятерню в редеющие рыжие волосы. – Пусть боги осыплют тебя удачей. – Балка налил второй кубок и осушил его столь же быстро, как и первый.

– Я бы не прочь.

– Что, никто не ездит на охоту?

– Мало кто. Кому нынче хочется тратить деньги?

– Да, времена тяжелые. Вагрийские войны истощили казну, а теперь, когда Карнак рассорился с готирами и вентрийцами, того и гляди заварится новая каша. Чума его забери!

– Он правильно сделал, что выгнал их послов, – сощурился Ангел. – Мы им не вассалы. Мы дренаи и не станем склонять колено перед низшими народами.

– Низшими народами? Я слыхал, у них тоже имеются две руки, две ноги и голова, – не хуже, чем у дренаев.

– Ты прекрасно понимаешь, о чем я.

– Понимаю – просто я с тобой не согласен. Выпей хорошего вина.

Ангел покачал головой.

– Мне хватает одного стакана.

– Ты и его-то не допиваешь. Зачем ты, собственно, сюда ходишь? Людей ты не выносишь и не разговариваешь с ними.

– Я слушаю.

– Что можно услышать от этих горлопанов? Умные речи здесь не звучат.

– Они толкуют о жизни, сплетничают. Да мало ли что?

Балка оперся массивными руками о стол.

– Скучно тебе, да? Без драк, без славы, без криков «ура»?

– Ничуть.

– Брось, перед Балкой ты можешь не прикидываться. Я видел, как ты побил Барселлиса. Он сильно порезал тебя, но ты победил. Я видел твое лицо, когда ты салютовал мечом Карнаку. Ты ликовал.

– Это было давно, и я не скучаю по минувшим временам – но тот день, правда, помню. Хороший боец был Барселлис – высокий, гордый, проворный. Но с арены его утащили за ноги. Помнишь? Лицом вниз, и его подбородок пропахал в песке кровавую борозду. А ведь это мог быть и я.

– Мог – но вышло по-иному. Ты ушел непобежденным и больше не вернулся. В отличие от других – они все возвращаются. Видел ты Каплина на прошлой неделе? Жалкое зрелище. Такой был вояка прежде, а стал совсем старик.

– Мертвый старик, – проворчал Ангел. – Мертвый старый дурак.

– Ты и теперь мог бы побить их всех, Ангел, и нажить целое состояние.

Ангел выругался, и его лицо потемнело.

– Бьюсь об заклад, то же самое говорили и Каплину. – Он вздохнул. – Было гораздо лучше, когда мы бились без оружия. Теперь публика ходит поглазеть на кровь и смерть. Поговорим о другом.

– О чем же это? О политике? О религии?

– О чем угодно, лишь бы интересно было.

– Сыну Карнака нынче утром вынесли приговор. Год изгнания в Лентрии. Человек убит, его жена погибла, а убийцу приговаривают к году изгнания в приморском дворце. Вот оно, правосудие.

– Но Карнак по крайней мере отдал парня под суд, хотя приговор мог быть и более суровым. И не забывай, что отец убитого сам просил о снисхождении. Очень трогательную речь произнес, я слыхал, – о вине, ударившем в голову, о злосчастной судьбе и о прощении.

– Подумать только, – процедил Балка.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Да полно, Ангел! Шестеро знатных господчиков перепились и вздумали позабавиться с молодой женщиной. Мужа, который попытался вступиться за нее, зарезали, а она, спасаясь бегством, упала с утеса. Хорошо им ударило в голову, нечего сказать! Что до отца убитого, то его речь, говорят, так растрогала Карнака, что наш правитель отправил старику в деревню две тысячи рагов и огромный запас зерна на зиму.

– Вот видишь, Карнак – хороший человек.

– Порой я отказываюсь тебе верить, дружище. Не кажется ли тебе странным, что потерявший сына отец