зеленый ковер и дышащую вечностью безмятежность. Когда мир был молод и земля еще не остыла, первые деревья уже зародились здесь – а их потомки стоят до сих пор, наблюдая с высоты за жалкими, короткими людскими жизнями.

Молодой священник в порядком загрязнившихся белых одеждах приложил ладонь к коре векового дуба и закрыл глаза. У дерева не было сердца, однако под корой бился пульс – сок струился по жилам, давая рост новым побегам.

Здесь Экодас испытывал покой.

Он двинулся дальше, открытый звукам леса – поздним песням птиц, суете мелких зверюшек в подлеске. Где-то рядом стучало сердце лисы, и от шерсти старого барсука пахло мускусом. Экодас с улыбкой остановился: лиса и барсук лежали в одной берлоге.

Ухнула сова, и Экодас посмотрел вверх. Начинало смеркаться – солнце садилось в море там, на западе.

Экодас повернул и по длинному склону стал подниматься к храму. Ему вспомнились дискуссии, и он вздохнул, сожалея, что по слабости предал свои убеждения. В глубине души он знал, что и сам Дардалион не уверен в правильности избранного ими пути. Настоятель сам почти хотел бы освободиться от судьбы, которую так давно задумал осуществить. Почти хотел бы.

Но если бы в тот день победила любовь, все, к чему стремился Дардалион, оказалось бы тщетой – пустой тратой жизни и Дара. «Я не мог так поступить с тобой, Дардалион, – думал Экодас. – Не мог допустить, чтобы твоя жизнь пропала зря».

Молодой монах вдохнул полной грудью, силясь вновь ощутить покой леса, но вместо этого что-то царапнуло его ум. Гнев. Страх. Возбуждение. Похоть. Мысленным взором он вгляделся в чащу, обнаружив там двух мужчин и… да, и женщину.

Пробравшись сквозь кусты, он вышел по оленьей тропе к глубокому оврагу и услышал мужской голос:

– Да уймись ты. Мы тебе ничего плохого не сделаем. Даже заплатим!

– Хватит болтать! – рявкнул басом другой. – Держи эту суку!

Экодас обогнул последний поворот и увидел обоих – они наступали с ножами в руках на молодую надирку. Она, тоже с ножом, выжидала, прижавшись спиной к валуну.

– Добрый вам вечер, друзья, – сказал Экодас.

Один из мужчин, высокий и тощий, в зеленом камзоле из домотканой шерсти, в бурых кожаных штанах и сапогах, обернулся к нему. Это был молодой парень, со светлыми, забранными в хвост волосами.

– Священнику тут делать нечего, – сказал он.

Экодас подошел поближе.

– Лес – превосходное место для размышлений, брат. – Он чувствовал, что парень смущен. Его нельзя было назвать злым, но похоть помутила его разум. Он хотел эту женщину, и любострастные образы кипели в его голове.

Вперед вышел второй, пониже ростом и покрепче, с маленькими круглыми глазами.

– Ступай, откуда пришел! Нечего соваться не в свое дело!

– Вы задумали нехорошее, – мягко сказал Экодас. – Я не могу этого допустить. Если вы пойдете по этому оврагу, то выберетесь на дорогу в Эстри. Это маленькая деревушка, но я слышал, там есть одна женщина, которая не отказывает мужчинам со звонкой монетой.

– Я знаю дорогу в Эстри, – прошипел второй. – И плевать хотел на твои советы. Знаешь, что это такое? – Он сунул свой нож прямо в лицо Экодасу.

– Знаю, брат мой. Зачем ты показываешь его мне?

– Ты что, полоумный?

Первый взял приятеля за руку.

– Брось, Каан. Не стоит.

– Еще как стоит. Я хочу эту женщину.

– Но нельзя же убивать священника!

– Нельзя, говоришь? Гляди! – Нож мелькнул в воздухе. Экодас отклонился, перехватил руку Каана и заломил ее за спину, а ногой подсек противника под колено. Тот качнулся назад – Экодас отпустил его, и он грохнулся наземь.

– Я не хочу причинять тебе боль, – сказал Экодас. Каан взгромоздился на ноги и снова напал. Экодас отвел руку с ножом и ударил его локтем в подбородок. Каан упал как подкошенный. – Отведи своего друга в Эстри, – посоветовал Экодас парню, – и там попрощайся с ним. Он дурно на тебя влияет. Здравствуй, сестра, – повернулся он к надирке. – Если ты пойдешь со мной, я дам тебе пристанище на ночь. Это монастырь, и постели там жесткие, но спать ты будешь крепко и без страха.

– Я всегда сплю без страха, – ответила она, – но согласна пойти с тобой.

Глаза у нее были темные и красивые, а кожа бледная и в то же время золотистая. Взглянув на ее полные губы, Экодас невольно вспомнил образы, кишевшие в уме молодого парня, покраснел и начал взбираться вверх по склону.

– Ты хорошо дерешься, – сказала она, догнав его. Нож она убрала в сафьяновые ножны, а за плечами несла небольшую котомку.

– Ты идешь издалека, сестра?

– Я тебе не сестра, – заметила она.

– Все женщины – сестры мне, а мужчины – братья. Я священник Истока.

– Тому брату, внизу, ты сломал челюсть.

– Я сожалею об этом.

– А я нет. Я бы его убила.

– Меня зовут Экодас, – сказал он, протягивая руку. Женщина не приняла ее, продолжая идти.

– А меня – Шиа. – Они вышли на извилистую тропу, ведущую к монастырю, и она воззрилась на его высокие каменные стены. – Да это крепость!

– Была. Теперь это дом молитвы.

– И все-таки это крепость.

Ворота были открыты, и Экодас ввел ее внутрь. Вишна и еще несколько монахов таскали воду из колодца. Шиа остановилась, глядя на них.

– Разве у вас нет женщин для такой работы? – спросила она Экодаса.

– Женщин здесь нет. Я же говорил тебе: мы – священники.

– Значит, у священников женщин нет?

– Нет.

– Только сестры?

– Да.

– Тогда ваше маленькое племя долго не протянет, – с гортанным смешком сказала она.