«записывание суммы производитель­ности труда каждого, по мере накопления, а также и его потребле­ ния». Из представителей артелей составлялась региональная «Конто­ра», надзирающая за деятельностью артелей, и непосредственно заве­дующая крупными «общественными работами», вроде рытья каналов. Надо всем возвышался Центральный комитет.

Войти в светлое царство нечаевского социализма суждено не всем. Еще до начала революции революционерам придется «истребить це­лую орду грабителей казны, подлых народных тиранов», а заодно «из­бавиться тем или иным путем от лжеучителей, доносчиков, предате­лей, грязнящих знамя истины». В сочиненном, по всей видимости вместе с Бакуниным, «катехизисе революционера» — организацион­ном наставлении для «Народной расправы» — с семинарским педантиз­мом российские подданные разбиваются на разряды, которым грозит неминуемая смерть или времешю даруется жизнь в соответствии с ви­дами революционеров.

''§15. Все это поганое общество должно быть раздроблено на несколько категорий. Первая категория — неотлагаемо осужденных на смерть. Да будет составлен товарищест­вом список таких осужденных по порядку их относительной

зловредности для успеха революционного дела, так чтобы предыдущие номера убрались прежде последующих. §16. При составлении такого списка и для установления вышереченного порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, воз­буждаемой им в товариществе или в народе. Это злодей­ство и эта ненависть могут быть даже отчасти и времен­но полезными, способствуя к возбуждению народного бунта. Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наиболь­ший страх на правительство и, лишив его умных и энерги­ческих деятелей, потрясти его силу.

§17. Вторая категория должна состоять именно из тех лю­дей, которым даруют только временно жизнь, дабы они ря­дом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§ 18. К третьей категории принадлежит множество высо­копоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положе­нию богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опу­тать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницею и сильною помощью для раз­ных революционных предприятий.

§19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их до нельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их ру­ками мутить государство.

§20. Пятая категория — доктринеры, конспираторы и рево­люционеры в праздно- глаголющих кружках и на бумаге. Их

надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бес­следная гибель большинства и настоящая революционная вы­работка немногих.

§21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда. Одни — пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвертою категориею мужчин.

Другие — горячие, преданные, способные, но не наши, пото­му что не доработались еще до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно упот­реблять, как мужчин пятой категории. Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвящен­ные и принявшие всецело нашу программу. Они нам товари­щи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невоз­можно» (Революционныйрадикализм в России: век де­вятнадцатый. Документальная публикация. М.: Архе­ографический центр, 1997).

Под революцией Нечаев понимал «не регламентированное движе­ние по западному классическому образу — движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традици­ ями общественных порядков так называемой цивилизации и нрав­ственности». «Спасительной для народа, — утверждается в «Катехизи­се», — может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России». Поэтому дело революционной организа­ции — «страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Соответственно революционеры должны прежде всего «соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с го­сударством: против дворянства, против чиновничества, против по­пов, против гильдейского мира и против кулака мироеда. ...С лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционе­ром в России».

Первая задача конспиративной революционной организации как раз и состояла в том, чтобы сплотить этот мир в «одну непобедимую, всесокрушающую силу». Методы такого сплочения были принципи­ально безнравственными. По словам Бакунина, Нечаев уверял его, что для создания революционной организации, «общества серьезного неразрушимого, надо взять за основу политику Макиавелли и вполне усвоить систему иезуитов».

Бакунин был готов помочь. Он выдал Нечаеву мандат за собствен­ной подписью, гласивший: «Податель сего есть один из представите­лей русского отдела Всемирного революционного союза, № 2771». Впечатляющий порядковый номер должен был уверить всякого, что «податель» принадлежит к могущественной организации. Мандат был мистификацией — во «Всемирном революционном союзе» состояли едва полторы дюжины анархистов, сторонников Бакунина в I Интер­национале.

Бакунин же уговорил Огарева посвятить Нечаеву стихотворение «Студент», где повествовалось о молодом борце за свободу народа, ко­торый «жизнь окончил в этом мире в снежных каторгах Сибири».

Экипировавшись таким образом, Нечаев отправляется в Россию, где приступает к вербовке членов «Народной расправы» при помощи шантажа и провокаций. Организация строилась по принципу, заим­ ствованному из опыта французских «бешеных» (тайного общества, соз­данного в 1796 г. Гракхом Бабефом для организации восстания), — «пятерками». Только один из членов такой пятерки — «организатор» входил в вышестоящую, увенчивал эту иерархию таинственный и все­сильный Комитет. За несколько месяцев Нечаеву удалось привлечь под свои знамена около семидесяти человек. Однако вскоре его мистифика­ торские приемы вызвали протест студента Петровской земледельческой академии Ивана Иванова. Он отказался выполнить очередное распоря­жение Нечаева, настаивавшего, будто это воля Комитета. «Комитет всегда решает точь-в-точь, как вы желаете», — отрезал Иванов Нечае­ву и объявил о выходе из организации.

Иванов был не только членом центрального московского кружка, но и пользовался в студенческой среде большим влиянием. Авторитет Нечаева оказался под угрозой, которую он и поспешил ликвидиро­вать, одновременно «сцементировав кровью» организацию.

21 ноября 1869 г. в гроте Петровского парка на тихой, почти дач­ной окраине Москвы четверо членов «Народной расправы» убили Иванова. В числе убийц был и почтенный отец семейства сорокалет­ний литератор Иван Прыжов, автор знаменитой «Истории кабаков в России». Убивали, не умеючи, долго и мучительно, били камнями и кулаками, пытались душить руками, и только когда Иванов перестал подавать признаки жизни, Нечаев вспомнил о лежащем у него в кар­мане револьвере и для верности выстрелил трупу в голову. Тело сбро­сили в пруд, где его на другой день обнаружила полиция, которая в те­чение нескольких недель выявила и арестовала всех членов организа­ции, но сам Нечаев успел бежать за границу.

Дело об убийстве Иванова слушалось летом 1871 г. — это был один из первых судебных процессов, проводившихся гласно, в соотве­тствии с новыми судебными уставами. Подробности «нечаевщины» попали в газетные отчеты и произвели на публику ошеломляющее действие. Ф.М. Достоевский в романе «Бесы», написанном под впе­чатлением этих отчетов, обобщил явление «нечаевщины» до общена­ционального бедствия — «бесовщины». Ему возражал Н.К. Михайло­вский, популярный критик демократического лагеря, утверждавший, что нечаевская «история» — «печальное, ошибочное и преступное иск­лючение». Этот