ненавидимый московский генерал-губер­натор — отправил из Москвы гусарского майора князя Жевахова с эс­кадроном из двенадцати гусар, унтер-офицером и капралом аресто­вывать масона Николая Новикова. Ночь напролет Жевахов со своими гусарами скакал в Авдотьино-Тихвинское, имение Новикова, где они нашли его в постели, больного, в полусознательном состоянии после произведенного накануне обыска. Однако Жевахов, имевший приказ «доставить важного государственного преступника, притво­рившегося тяжело больным», выполнил его, и Новиков был привезен в крытой повозке в Москву и допрошен Прозоровским.

Через несколько дней императрица Екатерина II повелела отпра­вить масона под конвоем в Санкт- Петербург, где следствие должен был продолжить печально известный как «домашний палач кроткой Екатерины» С.И. Шешковский. В течение следующих недель Нови­ков давал показания о своей масонской деятельности, о связях с «вольными каменщиками» при враждебном Екатерине берлинском дворе и о своих отношениях с великим князем Павлом Петровичем. В конце концов он признал свою вину, сознался в публикации запре­щенных масонских книг и попытке склонить наследника к масонству. В августе последовал приговор — заключение в Шлиссельбургскую крепость сроком на 15 лет.

О судьбе Новикова после ареста долгое время никто ничего не знал, и по Москве ходили о нем разные слухи. Так, А.Т. Болотов за­писал в своем дневнике 12 января 1796 г.: «Славного Новикова и дом, и его имение, и книги продаются в Москве из магистрата с аукцио­на. .. По-видимому, справедлив тот слух, что его нет уже в живых — сего восстановителя литературы». Учрежденная после ареста просве­тителя Комиссия духовных цензоров занялась работой по выявлению крамольных книг среди новиковских изданий. Через полтора года ее работа была завершена. Находившиеся в московском доме Новикова и в Авдотьине, а также на складах Типографической компании и ее магазинов, 18 656 книг были 15 июня 1794 г. сожжены на Болотной площади в Москве. Среди других книг в огне погиб и шекспировский «Юлий Цезарь» в переводе Н.М. Карамзина.

Общество безмолвствовало. Лишь Карамзин дерзнул воззвать к гуманным чувствам Екатерины II. В майском номере 1792 г. издава­емого им «Московского журнала» была напечатана ода «К милости», где есть и такие строки: «Там трон навек не потрясется, где он лю­бовью бережется». Страшновато звучали эти слова в условиях Вели­кой французской революции. Наверху хранили молчание. Вскоре Ка­рамзин закрыл журнал.

С расправой над Новиковым эпоха «торжествующей Минервы», богини мудрости и покровительницы искусств, закончилась. Импе­ратрица уничтожила первую в нашей стране независимую общест­венную инициативу, первое вольное просветительское и благотвори­тельное дело. Именовавшая себя главой православной церкви (слово «Бог» в официальных документах писалось с заглавной буквы, в то время как «Екатерина» — одними заглавными), она нанесла смертель­ный удар по «практическому християнству» Новикова и его соратни­ков. Это было, по словам В.О. Ключевского, «нравственное банкрот­ство» блестящего царствования. А начало этой драмы — середина 1770-х, когда политика Екатерины начинает приобретать все более узкосословный и военно-имперский характер, а сама императрица все с большим подозрением относится к духовным и интеллектуаль­ным поискам образованного дворянского общества, что хорошо отра­жают написанные ею комедии.

Губернские учреждения и Жалованные грамоты

Вдогонку пугачевщине с 1775 г. начинается губернская реформа, во многом перестроившая и изменившая местную жизнь. Реформа ввела новое административное деление (губернии и уезды), сохранившееся до 1920-х гг., и новую систему местных органов, просуществовавшую более ста лет. Новаторскими были ее основные принципы: децентра­лизация местного управления, отделение суда от администрации и приближение их к населению, увеличение роли выборных представителей дворянства в местном управлении, создание на местах совер­шенно новых учреждений — «приказов общественного призрения», ведавших школами, больницами, приютами.

Правда, в российских условиях полного отделения суда от испол­нительной власти не получилось — достаточно вспомнить взаимоотно­шения городничего и судьи Ляпкина-Тяпкина из гоголевского «Реви­ зора». Созданные в 1775 г. в уездах (в 1785-м — в губерниях) дворян­ские собрания избирали главу уездной власти и судей земского суда, но не могли контролировать их деятельность или смещать, а таким об­разом выборные представители дворянства превращались в разновид­ность коронных чиновников.

Процесс оформления сословного строя завершился Жалованны­ми грамотами дворянству и городам, изданными в один день — 21 ап­реля 1785 г. Дворяне получили законодательно оформленное подтве­ рждение всех своих привилегий и некоторое расширение полномочий дворянских собраний. Вопрос о праве владения крепостными был обойден — говорилось о собственности дворянина на имение со всем, что в нем находилось. Но прямо о владении душами сказано не было.

Причины этого не очень ясны — возможно, Екатерина хотела по­казать, что право на владение крепостными не будет навсегда сохра­нено за дворянством. Надо сказать, что эта сторона дела привлекла внимание не столько современников, сколько историков. Жалован­ная грамота городам попыталась создать русское «третье сословие» в виде «градского общества». Городское население было разделено на шесть разрядов. Верхушка города освобождалась от телесных наказа­ний и подушной подати, за ней закреплялось право собствешюсти на имущество, свобода торговли и предпринимательства. «Градское об­щество» получило права юридического лица и избирало городскую ду­му, ведавшую, правда, только благоустройством и санитарным состо­янием города (и то под контролем городничего из дворян).

Была подготовлена и Жалованная грамота государственным крестьянам, которая, однако, так и осталась неопубликованной, оче­видно, из-за боязни возмутить дворянство. Историки справедливо счи­ тают, что эти грамоты в совокупности составляют всеобъемлющее сос­ловное законодательство, призванное не столько поддержать то или иное сословие, сколько усилить само государство. Для этого надо было ликвидировать пропасть между монархом и народом, пагубность кото­рой показала пугачевщина, путем создания «посредствующих властей» — дворянства, «градского общества» и лично свободного крестьянства, законодательно закрепив их права и обязанности. Правда, из триады выпало государственное крестьянство, но и в таком виде сословное за­конодательство Екатерины было важным достижением. Некоторые историки называют, например, Жалованную грамоту дворянству пер­вым правовым актом в русской истории — привилегии и свободы «бла­городных» были даны «навеки», «непоколебимо и ненарушимо». Прав­да, последовавшее затем павловское царствование показало истинную цену этой «ненарушимости»...

Екатерина II готовила и другие «фундаментальные законы» для России — «Наказ Сенату», «Уголовное уложение», которые должны были реформировать судеб!гую систему и гарантировать всем поддан­ным их права и судебную защиту, но все они остались на бумаге. Им­ператрица становилась все более осторожной (особенно после начала Великой французской революции), колебалась между стремлением к умеренной либерализации русских государственных и общественных порядков и боязнью утратить полный контроль над ситуацией в стра­не. Неоднократно заявляя о своей приверженности идее народного представительства («Я в душе республиканка, деспотизма ненави­жу») , она в то же время считала принципиально неправильным и не­полезным для России ограничение самодержавной власти.

Это, конечно, была политическая квадратура круга, весьма, одна­ко, характерная для русской истории. В тисках этого противоречия будут биться Александр I, Александр II, Николай П. Список можно и продолжить... Об этой характерной для российской истории дилемме деспота-реформатора с горечью напишет в 1782 г. Радищев: «Нет и до скончания мира примера, может быть, не будет, чтобы царь упустил добровольно что ли из своея власти, седяй на престоле».

На деле постепенно происходил переход от прагматики к реакции, что наглядно зафиксировали «дела» А.Н. Радищева (1790) и Н.И. Но­викова (1792). В диалоге власти и просвещенного общества власть срывалась в охранительство и реакцию.

«Потемкинские деревни» и шейх Мансур

Изменению курса В1гутренней политики соответствовал и поворот во внешней. Начиналась (точнее, продолжалась — еще со времен Петра) эпоха, отражением которой стал знаменитый военный гимн «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый Росс!».

В бытность великой княгиней молодая Екатерина, определяя для себя заповеди монарха,