1824 — «Мыслящие восстали...»

В марте 1824 г. в Петербург приехал командир Вятского пехотного полка, 30-летний полковник Павел Пестель. Этого человека в столи­це хорошо знали: сын жестокого и властного генерал-губернатора Си­бири, «сибирского сатрапа», как называли его современники, блестя­щий выпускник Пажеского корпуса, герой Отечественной войны 1812 г. и заграничных походов, он уже семь лет был заговорщиком. К моменту приезда в столицу он — еще и бесспорный лидер тайного Южного общества, действовавшего на значительной части Украины и в Бессарабии.

Главной целью его визита была попытка объединения Южного общества с петербургским Северным обществом. Кстати, оба назва­ния условны, так как были даны во время следствия и по географи­ческому принципу теми, кто вел допросы; впрочем, сами декабристы к ним привыкли и нередко использовали в своих воспоминаниях. Для объединения предстояло прежде всего договориться с лидером север­ной организации — 28-летним штабс-капитаном Гвардейского гене­рального штаба Никитой Муравьевым. Муравьев, один из основате­лей российских тайных обществ, происходил из семьи известного пи­сателя, друга Карамзина и попечителя Московского университета Михаила Муравьева, сам окончил Московский университет и тоже был героем заграничных антинаполеоновских походов. В прошлом Никита Муравьев был другом и единомышленником Пестеля, а те­перь стал его политическим оппонентом.

Начались знаменитые петербургские «объединительные совеща­ния» 1824 г. Для декабристских организаций это была важнейшая ве­ха, развилка, от которой зависело будущее движения.

Если бы удалось объединить общества, установить дату выступле­ния (на чем настаивал Пестель), выработать единый план «военной революции» и действий после захвата власти, то тогда резко возраста­ли шансы на успех восстания и начало радикальных реформ. Неуда­ча же значительно ослабляла и без того разрозненные силы заговорщиков. Ситуацию осложняло то обстоятельство, что Северное обще­ство изначально строилось на принципе противопоставления идеям и планам южан и их лидера, а борьба людей в заговоре была не менее, а порой и более острой, чем столкновение программ. Пестель, соби­раясь в Петербург, предвидел сложность стоявших перед ним задач и говорил своему соратнику Сергею Муравьеву-Апостолу (дальнему родственнику руководителя Северного общества), что «более всего ожидает сопротивления на счет принятия 'Русской правды', тем па­че, что в Северном обществе существует конституция, сочиненная П. Муравьевым». «Русская правда» предусматривала установление в постреволюциошюй России республики, в то время как Никита Му­равьев был сторонником конституционной монархии.

Однако реальный ход переговоров оказался иным, не таким, ка­ким он виделся Пестелю до его приезда в Петербург. Сразу же выяс­нилось, что программные расхождения не столь велики, они касались скорее формы, нежели существа дела. И преодолеть их было вполне возможно. Тем более, что «Конституция» Никиты Муравьева, в отли­чие от «Русской правды», не была официально утвержденной прог­раммой Северного общества.

Давний заговорщик и один из директоров Северного общества князь Евгений Оболенский был согласен с республиканскими идеями «Русской правды», другой директор, Трубецкой, «то был согласен на республику, то опять оспаривал ее», и даже споры с Никитой Муравь­евым не выявили принципиальной разницы во взглядах. Муравьев, по словам Пестеля, отзывался «с сильным негодованием» о членах им­ператорской фамилии и утверждал, «что монархические формы» да­ны им (Муравьевым) своей конституции «ради вновь вступающих членов». Да и сам Пестель ради объединения был готов отказаться от собственной республиканской программы (по словам Трубецкого, «показал вид, что убежден нами, и что в России конституционное правление не иначе может быть, как монархическое»).

Гораздо более сложными оказались переговоры о конкретном пла­не действий по захвату власти и введении нового строя. План Пестеля предполагал, во-первых, цареубийство, причем в исполнении своеоб­ разного «отряда обреченных» («избранные на сие должны находиться вне общества, которое после удачи своей пожертвует ими и объявит, что оно мстит за императорскую фамилию»). Во-вторых, предусмат­ ривалось введение диктаторского Временного верховного правления (только из заговорщиков) с неограниченной властью, которое, «при­няв присягу от Синода, Сената и всей России, раздав министерства, армии, корпуса и прочие начальства членам общества, мало-помалу... будет постепенно вводить новое образование». Сам Пестель видел себя одним из диктаторов, а бывшее тайное общество — своего рода кузни­цей кадров и «номенклатурой» новой России — «никто, не поступив предварительно в оное, не должен быть облечен никакою военною или гражданскою властью». Таким образом, из тайного общества получа­ лась фактически политическая партия, которая захватывает власть в стране и удерживает ее с помощью военной силы до тех пор, пока ре­волюционные преобразования не станут необратимыми.

Планы Муравьева были совершенно иными. Во-первых, распро­странить «между всякого состояния людей 'Конституцию'», произ­вести «возмущение в войске» и обнародовать текст конституции. Во-вторых, по мере военных успехов, «во всех занятых губерниях и об­ластях приступить к собранию избирателей, выбору тысяцких, судей, местных правлений, учреждению областных палат, а в случае вели­ких успехов — и Народного веча». Именно оно должно было догово­риться с царем, решить вопрос о форме правления и принять или от­вергнуть муравьевский конституционный проект. Это был план гораз­до более демократический, но и гораздо более трудный в исполнении. В отличие от пестелевской военной диктатуры он предусматривал на переходный период своеобразную национальную ассамблею, реше­ния в которой принимались бы большинством голосов. Однако такой план был уравнением со многими неизвестными — например, неясно было, кто, как и на основании каких принципов будет проводить местные выборы, что будет в случае отказа принять конституцию с императором и его семьей (автор предполагал при таком раскладе ус­тановление республики и высылку августейшей фамилии за границу, но непонятно, что надо было бы делать в случае отказа семьи «высы­латься» ). Не принимался в расчет и фактор времени, которое понадо­билось бы на местные выборы и достижение «великих успехов», а за­тем и на избрание Народного веча. Трудно поверить, что работавшие долгие годы в Генеральном штабе Муравьев и Трубецкой могли так по-любительски планировать будущее «дело». Скорее всего, их план был составлен наспех, к приезду