доходное, не меняя оного».

Реформа началась в марте 1965 г., когда были приняты меры по решению социальных проблем села, частичному использованию эко­номических методов управления, повышению закупочных цен на сельскохозяйственпую продукцию. Однако главный акцент в полити­ке на селе был все же сделан на повышение роли Министерства сель­ского хозяйства в планировании и руководстве производством, а так­же увеличение капиталовложений и списание долгов колхозов.

Тем не менее в результате реформы уже в 1970 году совокупная рентабельность совхозного производства составила 22%, а колхозно­го — 34%. Однако, по мере свертывания линии на развитие внутрен­них стимулов крестьянина к труду, даже несмотря на многомиллиард­ные вливания (в 1966-1980 годах в сельское хозяйство было направ­лено около 400 млрд. руб. капиталовложений), уже к началу 80-х годов колхозы и совхозы оказались в целом убыточными. Отставание социальной сферы на селе усилило отток населения в города. Введе­ние стабильных денежных окладов колхозникам привело к росту индифферентности, падению стимулов к труду. В результате за 25 лет (1964—1988) освоенная пашня сократилась на 22 млн га. Потери сельскохозяйственной продукции составляли от 20 до 40% от урожая. Страна столкнулась с серьезными перебоями в продовольственном снабжении.

В сентябре 1965 года партийное руководство объявило о реформе в промышленности. Подготовленная на основании предложений харьковского экономиста Е.Г. Либермана, она предполагала измене­ния в планировании и усиление экономического стимулирования про­мышленного производства. Было сокращено до минимума число ди­рективно планируемых показателей. Наряду с сохранением жестких нормативов по валовому объему выпускаемой продукции, были вве­дены и новые показатели, призванные обеспечить ее качество. Для экономического стимулирования производителей было разрешено ос­тавлять в распоряжении предприятий часть доходов, которая дели­лась на три фонда. Это был фонд материального поощрения, фонд со­циально-культурного и бытового развития (строительство жилья, клубов, пансионатов и др.), фонд самофинансирования производст­ва. Вводилась и практика корректировок плановых заданий снизу са­мими предприятиями. Директивные же органы были лишены права менять план в ходе его реализации. В то же время был восстановлен отраслевой принцип управления промышленностью, расширены пра­ва министерств, что полностью сохранило ведомственную управлен­ческую вертикаль и входило в неизбежное противоречие с деклариро­ванной «самостоятельностью» предприятий. На новом витке повтори­лось старое противоречие нэповских времен — между «командными высотами» и частными интересами предприятий и их работников.

Но даже такая половинчатая реформа дала неплохие результа­ты — в годы восьмой пятилетки (1966— 1970) среднегодовые темпы прироста национального дохода выросли сб,5 до 7,7%, а темпы рос­та производительности труда увеличились с 6 до 6,8% (по данным экономиста Г.И. Ханина).

Однако, не успев развернуться, реформа начала выхолащиваться тем крылом в высшем партийно- государственном руководстве, кото­рое опасалось даже частичного перехода к рыночным отношениям и выступало за сохранение без изменений существующей системы уп­равления экономикой. Шансы этой части руководства на победу бы­ли выше, так как ее возглавлял набиравший силу Леонид Брежнев.

Работник аппарата ЦК КПСС Федор Бурлацкий позже вспоминал: «В аппарате пересказывали слова Брежнева по поводу доклада Косыги­на на сентябрьском пленуме 1965 года: 'Ну что это он придумал? Ре­ форма, реформа... Кому это надо, да и кто это поймет? Работать нуж­но лучше, вот и вся проблема'».

Победа его линии на свертывание реформы стала очевидной после поражения «пражской весны» 1968 года, когда попытки придать «вто­рое дыхание» социализму в Чехословакии с использованием рыноч­ных механизмов вылились в массовое движение за общественное об­новление и вызвали испуг не только у консерваторов в Коммунисти­ческой партии Чехословакии, но и у советского руководства. Экономическое реформирование в СССР после этого пошло на убыль, а вслед за этим поползли вниз и экономические показатели: среднего­довые темпы прироста национального дохода с 7,7% в годы восьмой пятилетки упали до 3,5% в 1981—1985 гг.

Руководство пыталось объяснить такое положение исключитель­но объективными факторами. Например, неблагоприятной демогра­фической ситуацией и снижением удельного веса трудоспособного на­селения (что делало невозможным в условиях продолжения экстен­сивного развития экономики обеспечивать ее потребности в рабочей силе). Или истощением традиционной сырьевой базы (прежде всего топливно- энергетической), резким удорожанием добычи и перевозки сырья, физическим износом и моральным старением оборудования (сохранившегося еще с 20—30-х гг.), значительным увеличением во­енных расходов и т.д. Все эти обстоятельства действительно негатив­но сказывались на развитии экономики СССР.

Но не менее важной причиной ее плачевного состояния был кри­зис самой «социалистической организации труда». Академик Татьяна Заславская в начале 80-х годов прямо заявила о том, что главная при­чина экономических неудач коренится в неспособности существую­щей системы обеспечить эффективное использование человеческих ресурсов и интеллектуального потенциала человека общества.

В то время как лидерам страны пути выхода из предкризисного состояния виделись в расширении числа отраслевых министерств и ведомств (к началу 80-х годов их было уже более 100 союзных и 800 республиканских), для многих стало очевидным, что без смены самой экономической системы, без создания экономических стимулов к тру­ду добиться перелома в экономике невозможно. При этом «материальные стимулы», которые вводились реформой 1965 года и, вероятно, считались достаточными с точки зрения руководства, на самом деле не могли стимулировать рабочих, так как составляли лишь 3% от их за­работной платы.

Существовавшая система не стимулировала и развития научно-технического прогресса, без которого было невозможно перейти от индустриального к постиндустриальному обществу. Несмотря на ши­ роковещательные заявления о «соединении достижений научно-тех­нического прогресса с преимуществами социализма», к концу 70-х го­дов, когда США и лидирующие страны Западной Европы начали путь к постиндустриальному обществу, в СССР его примитивными форма­ми было охвачено менее 10-15% рабочих промышленности. В то же время работали вручную 40% рабочих промышленности, 55-60% строителей, до 75% работников сельского хозяйства. К 1985 году, когда в США работало 1,5 млн ЭВМ и 17 млн персональных компью­теров и ЭВМ, в СССР насчитывалось не более нескольких десятков тысяч аналогичных машин преимущественно устаревших моделей. В результате к середине 80-х годов СССР вновь (как и в 20-е) оказался перед угрозой нового стадиального отставания от стран Запада. Избе­жать этого при сохранении существующей системы было уже невоз­можно.

«Бровеносец в потемках»

После октября 1964 года к власти пришло новое (в сравнении со ста­линским окружением) поколение руководителей, средний возраст ко­торых составлял 55—57 лет. Лидером партии стал Леонид Брежнев. По мнению участников событий тех лет, реальной альтернативой ему был Алексей Косыгин, назначенный главой правительства. Этим во многом объясняется натянутость их взаимоотношений. В Политбюро ЦК КПСС у Брежнева не было стабильного большинства. Одним из ближайших сподвижников Брежнева стал Подгорный, а наибольший вес в новом руководстве первоначально имели секретари ЦК Михаил Суслов, Александр Шелепин, Юрий Андропов.

Главный идеолог партии Суслов бдительно следил не только за «чистотой марксизма-ленинизма», но и за равновесием сил в Полит­бюро: когда преимущество склонялось к Брежневу, переходил на сторону Косыгина, когда верх брал Косыгин, перемещался в прежний стан. По мере укрепления власти Брежнева происходили и кадровые перемещения. Все большие позиции во властных структурах занима­ли родственники, давние соратники нового вождя или лица, выра­жавшие ему свою безграничную поддержку. Так, заведующим общим отделом ЦК стал давний брежневский приятель еще по Молдавии Константин Черненко, а с поста директора кишиневской партийной школы на должность заведующего отделом науки и учебных заведе­ний ЦК был определен Сергей Трапезников. Последний буквально потряс академическое начальство, произнеся на совещании в ЦК, что партия поставила его, «чтоб руководить всей наукой». «Под родствен­ников» Брежнева создавались даже новые министерства.

С самых первых месяцев после прихода к власти Брежнева под лозунгом борьбы с «субъективизмом и волюнтаризмом» Хрущева на­чалась борьба против ряда принципиальных направлений его курса. В экономике произошел не просто возврат к прежней централизован­ной системе управления, но и началось