Ты, Зоил, говоришь: рот поэтов и стряпчих воняет?
Но от тебя, сосуна, худшею вонью несет.
Настоящий Атрей Цецилий тыквам:
Он ведь их как сынов Тиеста режет,
Раздирая на тысячу частичек.
Только съесть ты успел их на закуску,
И на третье тебе предложит блюдо,
И десерт он из них же приготовит.
И лепешки печет из них без вкуса,
Да и слойку из них готовит пекарь,
И состряпать из тыквы может повар
Мелочь в виде бобов и чечевицы;
Он в грибы превратит ее, в колбаски,
В хвост тунца или в маленькие кильки.
Их различными снадобьями сдобрив,
В листик руты Капеллы яства спрятав.
Наполняет он так подносы, миски,
И глубокие чашки, и тарелки,
В асс один уложить все эти блюда.
Нет у тебя очага, нет кровати в клопах, нет и тоги,
Влажного нет камыша, чтобы циновку сплести,
Ни молодого, ни старца раба, ни мальца нет, ни девки,
Нет ни замка, ни ключа, нет ни тарелки, ни пса.
Бедным желаешь, ища места в народе себе.
Лжешь ты и сам себе льстишь, обманщик, тщеславным почетом:
Нищенство, Нестор, никак с бедностью путать нельзя.
Первенства пальму не раз по смерти Нерона «зеленый»
Брал, и победных наград выпало больше ему.
Скажешь, что уступал, завистник злобный, Нерону?
Но ведь «зеленый» пришел первым, — совсем не Нерон.
Дом приобрел себе Апр, но такой, что его не взяла бы
Даже сова: до того грязным и ветхим он был.
С ним по соседству Марон блистательный садом владеет:
Коль не жилье, то обед будет у Апра хорош.
Незнакомых мне лиц зовя три сотни,
Удивляешься ты, бранишься, ноешь,
Что нейду я к тебе по приглашенью?
Не люблю я, Фабулл, один обедать.
Гай мой нынешний день отмечает мне камешком белым:
Вот он — о счастье! — опять с нами по нашей мольбе.
Право, я рад, что отчаялся: мне ведь казалось, что нити
Парок пресеклись: не так рады, кто страха не знал.
Чаши! На праздник такой старого надо вина.
Выпьем сегодня и три, и четыре, и шесть мы бокалов,
Чтоб получился из них Юлий, и Прокул, и Гай.
В золота фунт для чего, Зоил, оправлять себе камень,
Или приятно тебе жалкий губить сардоникс?
Ноги тяжелым кольцом недавно твои украшались:
Тяжесть такая, Зоил, пальцам совсем не идет.
Продан погонщик мулов недавно был за двадцать тысяч.
Ты удивляешься, Авл, этой цене? Был он глух.
Некогда ты, Харидем, баюкал меня в колыбели,
Спутником, мальчику, мне и охранителем был.
Нынче же после бритья моего полотенца чернеют,
И недовольна моей колкой подруга губой.
И казначей, и весь дом в страхе ты держишь у нас.
Не разрешаешь ты мне ни ухаживать, ни баловаться,
Воли ни в чем не даешь, все позволяя себе.
Ходишь за мной по пятам, вздыхаешь, ворчишь ты и ловишь.
Стоит мне пурпур надеть или волосы мне напомадить,
Ты уж кричишь: «Никогда так не дурил твой отец!»
Брови нахмуря, ведешь ты счет всем нашим стаканам,
