союзник.
—
Соломон, я не имею на это полномочий… — произнес Гордон после секундного раздумья. — Речь идет о государственной тайне, которая известна считанным людям.
—
Так получи эти полномочия! — пожал костлявыми плечами Гордон. — В чем проблема, я не понимаю?
—
Мне их никогда не дадут, — покачал головой Уолш. — Никогда!
—
Стало быть, мы не договорились?
—
Ты же умнее и старше, Соломон, — улыбка Уолша выглядела неуверенно. — Предложи мне альтернативу.
—
Альтернативы нет, — отрезал Гордон. — Существует только решение. В данном случае, ТВОЕ решение.
—
О чем ты?
—
Как только ты покинешь этот дом, последует команда снять охрану Мишина. Максимум через сутки он будет в руках у людей ГРУ. И цена вашей операции — эфес…
—
Что?
—
Ноль! Только ты можешь что-либо изменить. Я понимаю, о чем ты толкуешь. Я представляю себе уровень проинформированных людей. И я верю: когда ты говоришь, что никто и никогда не даст тебе официальное разрешение раскрыть государственную тайну шефу израильской политической разведки, ты говоришь истинную правду. Но Генри, ты ведь профессиональный разведчик и лучше любого правительственного чиновника понимаешь, что я прав. Что толку от вашей операции, если она провалена по определению? Кто выиграет от того, что государственная тайна была соблюдена? В разведке, прежде всего, важен результат. Если бы я позволил себе такую глупость и рассказал своему главе правительства, КАК, ГДЕ и КАКОЙ ЦЕНОЙ я добываю ту или иную информацию, он бы в ту же минуту, с воплем «Фашист!», «Садист!» и «Иуда!» застрелил меня из собственного пистолета, к которому не притрагивался с времен Войны за Независимость. Но я кладу ему на стол только РЕЗУЛЬТАТ. И благодаря этому результату он может ходить с гордо поднятой головой, собирая на очередных выборах решающее количество голосов избирателей. И ты никогда не переубедишь меня, Генри, в том, что американцы в данном смысле отличаются от израильтян. Одна система — одно говно. Тебе ведь известно мое киббуцное прозвище, не так ли, Генри?
—
Известно, — кивнул Уолш.
—
Произнеси его громко! — потребовал Гордон.
—
Могила.
—
С тех пор ничего не изменилось, старый друг. Ни-че-го! Разве что, с каждым годом я все сильнее ощущаю реальность этой аллегории. Все, что ты мне скажешь, останется тайной одного человека. Человека, который одной ногой уже стоит в том самом месте, которое стало его прозвищем. Но второй я все еще цепляюсь за жизнь. А потому сделаю все, что обязан делать любой здравомыслящий еврей. Меня не интересуют заморские колонии, сферы влияния, торговые рынки и источники доходов продажных политиков. Меня интересует исключительно безопасность своего маленького государства, которое я создавал вот этими руками. Это все, Генри. А теперь вспомни, пожалуйста, что в 16.00 у тебя важное совещание в Лэнгли и дай мне поскорее ответ. Я жду, сынок…
Уолш откинулся в кресле и закрыл глаза. В комнате воцарилась гнетущая пауза.
—
Ладно! — Уолш протянул Гордону руку. — По рукам!
—
Светлая еврейская голова, — ласково пробормотал Гордон, пожимая руку американца.
—
Но ты в игре до самого конца.
—
Естественно.
—
Мне нужна будет связь с тобой, старик, — сказал Уолш, вставая. — Я не могу летать в Израиль каждые два дня. Это не Манхэттен, черт возьми!..
—
Есть такой человек по фамилии Грин, — шеф Моссада хитро улыбнулся. — Типичная, кстати, американская фамилия. Появится сразу, как только понадобится. Ты только свистни, Генри…
9. АМСТЕРДАМ. ОТЕЛЬ «МЭРИОТТ»
Апрель 1978 года
…Прежде чем вернуться, мои новые «работодатели» отсутствовали чуть больше суток. Впрочем, материализуйся хотя бы одна тысячная доля моих проклятий в адрес шпионов всех народов и национальностей, Белинда со своим очаровашкой-итальянцем давно бы уже лежали рядышком в морге с перекошенными лицами цвета охры от внезапно разлившейся желчи.
Представленная сама себе в очередном гостиничном номере с настольной лампой под розовым абажуром, библией в ящике стола-трюмо, набором махровых полотенец для ванной и стандартным окном, в котором смутно проглядывалось унылое, зареванное дождем, землистое лицо Амстердама, я, уже накопившая к тому времени изрядный опыт оплаченного сразу несколькими спецслужбами безделья и вычислившая единственный, на мой взгляд, эффективный рецепт выживания в условиях физической изоляции и духовной неопределенности, методично принимала успокоительное в виде сна и еды в пропорции
3:1.
То есть на каждые три часа сна приходился один час совершенно безнравственного с точки зрения мечтающей о похудании молодой женщины чревоугодия. С последним проблем не было вообще, благо продовольственная программа, над решением которой всем скопом трудилась родная Коммунистическая партия, по какой-то странной иронии начала реализовываться именно в Голландии. Внушительных размеров холодильник был забит колбасами, окороками, сырами, консервированной ветчиной, рыбными деликатесами и конфитюрами с такой предусмотрительностью и знанием дела, на которые способны только советские люди, с молоком матери впитавшие в себя нехитрую философию выживания в условия перманентной борьбы за торжество идей социализма: «Бери, что дают сегодня, поскольку завтра выдача может быть прекращена».
Впрочем, было бы ложью утверждать, что, засыпая в очередной раз как сурок с набитым желудком, я пребывала в привычном для себя состоянии неопределенности. Во-первых, я точна знала, что рано или поздно Белинда со своим дружком обязательно вернутся. Во-вторых, мне было известно в общих чертах, с ЧЕМ именно они пожалуют в свое цивилизованное логово, в котором я пребывала в качестве главной героини русской народной сказки «Машенька и медведь». В-третьих, я догадывалась, что моей жизни — во всяком случае, на данном этапе — ничего конкретно не угрожало. И все же, ни периодические забвения в объятиях Морфея (единственный, кстати, мужчина на свете, которым любая, даже самая непривлекательная женщина, может пользоваться когда и сколько угодно), ни устраиваемые в порыве оплаченного мотовства гастрономические оргии так и не могли до конца унять мелкую, противную дрожь, которую я все время испытывала где-то под грудью. Я вспоминала многочисленные пояснения из лекции о принципиальной разнице между сотрудниками КГБ и ГРУ, которую прочел мне позавчера в далеком Сан-Пауло пожилой юннат в бабелевских очках, однако была вынуждена признать свою полную капитуляцию в этом вопросе. Конечно же, наверняка существовало ка- кое-то различие в методах подготовки и принципах работы двух зловещих советских разведслужб, однако понять в чем, собственно, заключается это различие, я так и не смогла. Видимо, потому, что мои суждения на сей счет были непрофессиональными, поверхностными и основывались главным образом на субъективных впечатлениях, кое-каких разговорах с рыцарями утепленного финского плаща и кинжала, на манере общения кадровых советских шпионов с безмозглыми невольнонаемницами вроде таких, как я сама… Короче, мои выводы вряд ли обрадовали бы личный состав КГБ и ГРУ, имей доблестные советские разведчики глупость к ним прислушиваться: для меня эти люди продолжали оставаться монстрами на одно лицо, от которых ничего