ворота закрою, на всякий случай…

— Думаю, они могут через второй выход сдуться, — сказал сержант.

— Нечего думать — трясти надо! — решил лейтенант, — Димка, гони!

Милицейский «козлик» буквально впрыгнул на территорию, старший наряда едва успел заскочить на ходу в кабину. Надрывно ревя мотором, «уазик» промчался вдоль «бокса», высвечивая фарами на снежной пороше свежие следы недавно проехавшего авто.

— Вот они! Вот! — заорал Груздев.

— Вижу, — буркнул водитель, и машина резко повернула в сторону одного из гаражей.

Уфимцев увидел распахнутые ворота гаража и корпус «Нивы» возле него. Патрульный автомобиль затормозил возле советского внедорожника и милиционеры горохом высыпались наружу. Уфимцев выпрыгнул последним и первое, что он увидел, как весельчак Груздев, заломив руку плотному мужчине, дважды ударил его всем корпусом о стену, выволок из гаража и бросил лицом в снег.

Из-за другой половинки полуоткрытых ворот гаража появился водитель Дима, подталкивающий стволом автомата высокого мужчину в светлой дубленке. Мужик, дисциплинированно заложив руки за голову, орал хриплым, явно сорванным голосом:

— Как вы смеете, это произвол! Я буду жаловаться вашему генералу!

В ответ на это Дима ударил его прикладом в спину. Мужчина сделал ныряющее движение вперед, но сумел удержаться на ногах. Уфимцев, стоя от него в нескольких шагах, услышал, как у задержанного человека клацнули зубы и из груди вырвался стон.

Последним из гаража показался лейтенант, ведущий под руку женщину в короткой шубке. Дама вела себя спокойно, лишь, когда парочка вышла из темноты под свет фар, Игорь заметил на ее лице растерянную улыбку: женщина была в прострации от такой резкой смены событий.

— Лейтенант! — окликнул Устинова водитель, — Тут еще кто-то есть!

Он распахнул дверцу «Нивы», и Уфимцев с изумлением увидел, как на первый снег опустились расстегнутые зимние ботинки, на которых болтались спущенные мужские брюки. Потом появились голые мужские ноги. За спиной обладателя волосатых конечностей средь морозной ночи выпрямилась на откинутом сиденье полная блондинка. Руками она совершала какие-то странные манипуляции. Далеко не с первого раза журналист понял, что женщина пыталась застегнуть на себе лиф. От нервного напряжения это у нее выходило плохо, застежки выскальзывали, и глазам милиционеров вновь и вновь являлось ее богатство четвертого размера.

— В-в чем дело?… — голоногий явно не мог совладать со своим голосом, — Я хозяин этой машины и этого гаража…

Лейтенант сдвинул себе шапку на самый нос. Груздев перестал окунать плотного мужчину лицом в сугроб. Водитель Дима опустил автомат и захлопнул дверь в «Ниву» и негромко обратился к голоногому:

— Вы… это… товарищ, штаны оденьте, пожалуйста. Простудитесь еще…

Лейтенант вернул шапку в исходное положение и произнес утробно-казенным голосом:

— Ваши документы, э-э… граждане…

— Вот, — обладатель гаража, «Нивы», голых ног и пухлогрудой крашеной блондинки торопливо распахнул дверь и потянулся в сторону «бардачка», продемонстрировав окружающим зад, туго обтянутый синими сатиновыми трусами, именуемыми в народе «семейными».

Блондинка наконец смогла совладать с застежками лифчика и теперь куталась в шубку — точную копию той, что была на ее подруге.

…-Вот, — автомобильный любовник протянул лейтенанту паспорт и водительское удостоверение.

Высокий в дубленке, болезненно поводя лопатками (сказывался болезненный удар прикладом) и плотный, стирая снег с лица и стараясь держаться подальше от сержанта Груздева, протянули свои паспорта.

— К вам это тоже относится, — буркнул лейтенант, обращаясь к женщинам.

Девушка в светлой шубке, которую он вывел из гаража, виновато улыбнулась и произнесла тонким голосом, стараясь говорить равнодушно:

— У нас нет.

— Это наши коллеги, — заступился высокий.

— С работы, — добавил голоногий.

Было видно, как он мается без брюк на морозе, но заявить о своем желании одеться почему-то не решался. Третий молчал, по-прежнему размазывая по лицу талую воду и грязь — следы падения.

— Понятно, что не жены, — хмыкнул лейтенант, — А брюки-то вы наденьте, ведь простудитесь, — обратился он к хозяину машины.

Мужчина повернулся и, тяжело сопя, полез в салон.

— Понятно, граждане, — вновь жестяным казенным голосом протянул лейтенант, — Желаю вам дальнейшего приятного отдыха.

При этом высокий захэкал горлом, словно хотел то ли засмеяться, то заплакать; девушка в шубке вновь растерянно улыбнулась. Водитель Дима сделал попытку что-то сказать, но лейтенант обхватил его рукой поперек груди, развернул и подтолкнул к «уазику».

…-Жаловаться не будут? — спросил водитель, когда патрульная машина выехала с территории гаража.

— Ты хоть понял, кого прикладом огрел? — вопросом на вопрос ответил старший патруля, — Главного инженера механического завода. Я его потом узнал: на этом предприятии у меня отец мастером работает. А Груздь зама по сбыту по стенке размазал. Хозяин же «Нивы» в мэрии работает, я его по телевизору видел. Так будут ли они жаловаться? Мы, можно сказать, их на горячем прихватили. Выступили в роли мощной ложки дегтя в бочке меда.

— Ну, мед у них, конечно, бочкой накрылся… Обломали мужикам кайф, — заметил Уфимцев, — Интересно, бабы откуда?

— Да шалавы обычные, — произнес лейтенант, — Они же даже одеты одинаково. Мало ли на свете блядей?!

— Я ху…ю, дорогая редакция! Поймали, называется, грабителей! — воскликнул молчавший до сего времени Груздев.

Хохотали все.

…-Так, понял: проспект Авиаторов, — ответил лейтенант на бульканье радиостанции, проснувшийся через час дефилирования патрульного экипажа по улицам и дворам Заволжского района. Он повернулся к водителю:

— Дима, жми. Похоже, спокойной ночи у нас не будет.

…Большой деревянный дом был окутан белым дымом и паром. Дым валил из развороченной, почерневшей от жара крытой железом крыши; пар — из выбитых окон и распахнутых дверей. Пожарные деловито бегали вокруг дома, то и дело сматывая и разматывая брезентовые рукава брандспойтов. По заснеженному дворику вовсю, словно в апреле, весело бежали ручьи.

Патрульная группа дисциплинированно стояла в стороне, стараясь, с одной стороны, не мешать людям в белых касках, с другой — не влезать ногами в «весну», проснувшуюся средь морозной ночи.

Стужа настойчиво давала о себе знать: хватала за нос, кусала уши. Милиционеры и журналист потирали их и жались к забору, опасливо косясь на ручьи. Водяные брызги от брандспойтов разлетались вокруг, застывая на одежде и обуви ледяными кляксами. Уфимцеву происходящее напомнило детскую телесказку «Двенадцать месяцев», в которой вдруг среди январской стужи наступила весна.

Только один персонаж не принимал участия в борьбе трех стихий: воды, мороза и огня. Он лежал за спинами милиционеров в сугробе, нелепо вывернув в разные стороны ступни. На его правую ногу был надет старый обрезанный валенок, на левой оставался дырявый шерстяной носок. Грязный, неопределенного цвета свитер на плечах был прожжен во многих местах. Голова закинута назад, демонстрируя любопытным рыжеватую щетину на подбородке. Глаза, лоб и волосы залиты запекшейся кровью.

Раскинутые по двору шланги еще раз дружно набухли от напора воды, чадящий дом пыхнул облаками пара и дыма, после чего сдался на милость победивших пожарных. Из его закопченного нутра вынырнул человек в брезентовой куртке и белой каске с прозрачным плексигласовым забралом. Демонстративно не