восстановила уборщица, деловито протеревшая стол и подхватившая пустую бутылку.

Игорь показал Ане на освободившийся столик, направляясь к нему с двумя чашками кофе.

— Что ж… Солидно, — отметил Уфимцев, — демонстративно оглядывая взглядом бар, — Солидно и со вкусом. Вот только «евростиль» несколько портится традиционными русскими привычками…

Он ухмыльнулся в спину уплывавшей в подсобку уборщице. Бутылка из ее рук успела перекочевать в бездонный карман белого халата.

— В «Бристоле» занимаются тем же, — добавил Игорь, — только там это происходит спокойно и без ханжества.

Аня аккуратно откусила кусочек пирожного, стараясь, чтобы на губах не осталось крошек, положила его на блюдечко и только после этого ответила:

— Не надо ярлыков, Игорь. Я не ханжа и не разыгрываю перед тобой экзальтированную чистюлю. Есть вещи, которые я вынуждена принимать такими, какие они есть. Ведь мы живем в России. Но зачем их выискивать специально?

Уфимцев проследил за взглядом девушки, увидел неопрятного бородатого старика в рваном пальто и перевязанных проволокой грязных рваных кроссовках.

Бомж двигался вдоль столиков, внимательно следя за посетителями. Как только кто-то из них уходил, оставляя на блюдечке кусочек бисквита или сосиски, он моментально бросался вперед. За его действиями с ненавистью наблюдала конкурентка — чистенькая старушка с целлофановым пакетом в руках. Она зашла в кафетерий позже и теперь с бессильной злобой наблюдала, как ненавистный бомжара поглощает то, что предназначено для ее ужина и ужина ее беспородного Жучка, которого она год назад нашла на помойке, и который был единственным и самым дорогим существом в ее одинокой жизни.

Посетители — молоденькие студенты и студентки, чиновный люд, торопливо отворачивались от старика. Уборщица, наоборот, внимательно наблюдала за ним, следя, как бы бродяга не украл чашку или блюдце. Вмешиваться она не собиралась: бомж подчищал объедки, оставляя ей меньше работы.

Игорь задрал голову вверх: в сверкающих квадратах зеркального потолка, скрепленных бело- золотыми заклепками отражалось, как среди хорошо одетой толпы и блестящего интерьера движется серое, невзрачное, похожее на паука…

— Ты еще долго будешь заниматься социальным мазохизмом? — проговорила громко Аня, — Ты меня пригласил на кофе, а сам бомжами любуешься? На работе не насмотрелся?

— Я смотрю на модель мира! — дурашливо ответил Игорь и вытаращил глаза, — Впрочем, извини, мы отвлеклись.

— Скоро я уезжаю на стажировку в Германию, — произнесла Селезнева, — Я же на инязе учусь… Еду по обмену на три месяца, а потом как получится… Если раньше здесь, в России, не выйду замуж.

Она рассмеялась.

Игорь внимательно посмотрел Анне в глаза:

— По тебе не видно, что ты слишком к этому стремишься.

Анна тряхнула головой и каштановые кудри рассыпались по меховому воротнику пальто.

— Он настаивает, — ответила она, — Боится меня потерять.

— Он надеется привязать тебя таким образом? — Уфимцев посмотрел на девушку, юную, смелую, открытую жизни и новым впечатлениям, — Тебя?

— Кто знает, сможет ли, — загадочно произнесла она, — Я еще сама не разобралась в том, что хочу. Но я знаю точно: я не хочу оставаться здесь, здесь… А вот ты чего хочешь, к чему стремишься?

— Я? — Игорь бы захвачен вопросом врасплох.

Он помолчал, сделав глоток остывшего кофе, чтобы выиграть время. Девушка была откровенна с ним, поэтому Игорь решил не отшучиваться, как часто делал в подобных ситуациях.

— Чтобы узнать, как устроен мир, нужно посмотреть на него с обратной стороны. Вот я и смотрю…

— И для чего тебе это нужно? Насколько я понимаю, такое знание счастья человеку не приносит.

— Ты надеешься отыскать на земле счастье?

— Надеюсь, — серьезно ответила Анна, — Иначе для чего человек живет?

— Вот это я и хочу выяснить. Во всяком случае, не только для одного счастья. На свете столько несчастных людей… Если уж быть совсем точным, каждый человек по-своему несчастен.

— Опровергаешь Льва Толстого? — улыбнулась Анна, но глаза ее оставались серьезными.

— Еще как. Счастье — самое кратковременное состояние человеческого духа. Если оно затягивается, оно становится идиотией. Так что счастье — довольно ненадежная субстанция. Стоит ли ставить на него? А вот на что нужно по-настоящему ставить в этой жизни, я и хочу разобраться.

— Но надежда на счастье или память о нем, поддерживают человека в трудные времена, помогают жить, выживать… Ты об этом не думал?

— Наверное, я просто еще не был по-настоящему счастлив…

— …Игорь, давай еще кофе возьмем. Мне с тобой интересно. Когда еще придется так поговорить? В редакции ты или постоянно остришь, или ходишь смертельно серьезным…

— Давай, — кивнул Игорь, — Что касается трудных времен… Человека поддерживают не только надежда на счастье, но и привычка.

— Привычка?

— Привычка переносить трудности. Привычка жить.

— Откуда в тебе это, Уфимцев? Ты же всего на четыре года старше меня.

— Зато какие это года, Нюра! Обычно такие года идут в зачет один к трем.

— Опять остришь!

— И не думал.

Через пять минут Игорь вернулся горячим кофе. Однако разговор, прерванный на середине, не клеился. Впрочем, главное было сказано. Анна молча прихлебывала кофе, не спуская любопытных глаз с Уфимцева, он же, мучаясь, пытался найти удачный ключ к продолжению беседы, и не мог. Да и стоило ли? В конце концов Игорь залпом выпил свою чашку, улыбнулся девушке, и они вышли на улицу.

Через полгода Аня Селезнева вышла замуж за своего жениха Сергея — высокого блондинистого красавца с холодными голубыми глазами, и уехала на стажировку в ФРГ. Как потом через третьи руки узнал Уфимцев, она вернулась в Россию, но на очень короткий срок — чтобы развестись с мужем.

Дальше ее следы теряются. Говаривали, что она одно время работала посудомойкой в забегаловке в Западном Берлине, потом вышла замуж за немца и стала вполне счастлива. По крайней мере, так она рассказывала своим бывшим коллегам по работе в газете. Впрочем, и Уфимцев в то время уже не работал там, уехав искать счастья в Москву.

Через десять лет старый товарищ по газете Аркадий Сальнов подарит ему отпечатанный на принтере сборник своих стихов и очерков. В том числе — и о той осени года.

— Если бы ты видел, как она на тебя смотрела в редакции, — скажет Сальнов тогда, — А ты… Ты бегал с деловым видом, и никого не замечал вокруг себя… Мудак!

…Вторую половину рабочего дня Уфимцев откровенно убил. Слонялся по редакции, пил нескончаемый чай (под одну из десятка чашек умудрился урвать у скупердяя Шведа два пряника, чем остался нескончаемо горд), отвечал на телефонные звонки… В общем, маялся дурью в ожидании вечера.

Перед самым уходом на задание, его с порога выдернул очередной телефонный звонок.

— Уфимцев! — просунулся в дверь Бунин, — Тебя какая-то девушка требует. Срочно!

Игорь рысью кинулся в кабинет.

— Аллё! — заорал он в трубку, — Уфимцев слушает!