С тех пор Уфимцев с большим подозрением относился к просьбам Соколова «подписать воздух». Да и фотограф решил до поры прекратить свою практику — пусть пока страсти улягутся.

…-Ну что, пошли Говорухина снимать?! — вынырнул из лаборатории Соколов.

— Пойдем, — ответил Игорь, нащупывая в кармане диктофон, — Станислав Говорухин — все-таки лицо значимое — не то, что твой «финиковый воздух». В типографии не перепутают.

Волжский промозглый ветер поздней осени отчаянно трепал транспарант на борту теплохода, угрюмо ошвартовавшегося у стенки речного вокзала. Группочка журналистов мерзла на причале, поглядывая то на надпись на транспаранте: «Кинофестиваль «Созвездие-92», то на пустой трап, на котором созвездия почему-то не наблюдалось.

— Дрыхнут, гады… — предположил Володя Стасов, выразительно почесав кадык под бородой, — После вчерашнего.

Наконец дверь напротив трапа распахнулась, пропуская худенькую, похожую на взъерошенного воробья, девушку. Ощущение взъерошенности добавляли серое, осунувшееся лицо, поднятый воротник куртки и судорожно засунутые в карманы кисти рук.

Девушка невыразительно посмотрела на журналистов и торопливо шагнула в сторону от них, к краю причала.

— Это же Глаголева! — громко проговорил Соколов, — показывая пальцем на взъерошенного воробья, — Вера Глаголева!

Актриса вздрогнула и отвернулась, стараясь выглядеть отрешенной и невозмутимой.

— Игореха, — басил Соколов, щелкая затвором фотокамеры, — Ты чего ждешь? Возьми у нее интервью!

— Похоже, что она не склонна давать интервью, — ответил Уфимцев, — Видишь, человек хочет просто подышать свежим воздухом. Для интервью у нас Стас Говорухин припасен.

…-Черт, — восхищенно бубнил Соколов, — настоящая Вера Глаголева! А?

Девушка сжималась еще больше. Будь чайкой, она давно улетела бы с этого холодного причала подальше от российского октября и надоедливых провинциалов, да и всего этого фестиваля, придуманного Гильдией киноактеров, чтобы подкормить голодных артистов в эпоху безвременья.

Трап внушительно заколыхался: на него фирменным выходом — со шляпой на затылке, руками, засунутыми в карманы развевающегося длинного светлого пальто из тонкой шерсти, и с изогнутой черной трубкой в зубах — шагнул Станислав Сергеевич Говорухин. Вслед за ним, так же значимо, но не с голливудской невозмутимостью, а с родной советской улыбкой, шел президент Гильдии актеров Евгений Жариков.

Президент сразу же захватил внимание пишущей братии:

— Господа, знаете, почему я рыжий?

Господа журналисты, естественно, этого не знали.

— Я снимался в Америке, господа! Играл там Сталина. А он был рыжий!

Жариков снял кепку и продемонстрировал всем любопытствующим выкрашенные хной волосы.

Говорухин, который не играл в Штатах Сталина, надвинул шляпу себе на глаза и отошел к мерзнущей Глаголевой.

После того, как к Жарикову подлетели две телевизионные группы, он еще два раза рассказал байку про Америку и цвет волос Сталина. И тут за известного актера взялся Соколов:

— Товарищ Жариков, товарищ Жариков!

(При слове «товарищ» президент Гильдии едва заметно поморщился, но фотограф никогда не обращал внимания на такие тонкости в поведении людей как мимика).

…-Знаете, товарищ Жариков, я как щас помню ваш фильм «Рожденная революцией»!

При последнем словосочетании актер вздрогнул и несколько обиженно ответил:

— Я снялся и в других фильмах!

Но Соколова остановить уже было нельзя.

— Вы так сыграли, так сыграли, товарищ Жариков! Это настоящий фильм. Вот жалко только Гвоздикову убили!

— …Ну, положим, мою жену не убили…

— …А в остальном, товарищ Жариков…

Актер повернулся в сторону Уфимцева, кусавшего губы, чтобы не рассмеяться, демонстративно, ткнув пальцем в грудь «фотика», громко, как при глухом, проговорил:

— Не слышит?!

Уфимцев пожал плечами и ответил:

— Его дело снимать.

…-Твое дело снимать, черт возьми! — сердито выговаривал Игорь коллеге в автобусе, когда журналистов везли в конференц-зал для дальнейшего общения, — А разговариваю я!

— Ну, Гоша, — обиженно бубнил Соколов, — Еще когда живьем близко артистов увижу. Мне тоже хочется поговорить.

— Все! Твое дело фокус наводить через видоискатель, а мое — языком болтать. Понял?

…Спустя пару часов Уфимцев сидел в редакции за столом и расшифровывал магнитофонную запись. Самой интересной в ней была беседа с Олегом Янковским, что называется, «за жизнь». Однако в статью ее было вставить никакой возможности, поэтому Игорь со вздохом перемотал пленку и взялся за Говорухина. Интервью с ним выходило скучненьким. Собственно говоря, Игорь вообще не понимал, зачем интервьюировать творческих людей — все, что они хотели сказать и сказали, нужно было искать в их работах, а не в объяснениях «что он имел в виду».

Единственным гвоздем разговора был ответ Говорухина на вопрос, куда после развала СССР идет отечественный кинематограф. Мэтр ответил энергично: «В жопу!» И теперь журналист размышлял, оставить эту «жопу» в материале или выкинуть. После умозаключений о неологизмах и вульгаризмах в русской словесности, а также и о том, что газета должна нести в массы просвещение, он заменил «жопу» на «задницу» и успокоился.

Уфимцев отнес материал ответственному секретарю газеты и посмотрел на часы: подходило время обеда.

— Анют, — обратился он к Анечке, — Не хочешь сходить кофейку попить?

— А куда? — девушка подняла свою каштаново-кудрявую голову от стола, за которым она выводила строки заметки. В этом она походила на прилежную школьницу, погрузившуюся в написание контрольного сочинения по литературе за полугодие. Для полноты картины не хватало только банта в кудри, да коричневого платья с белым, открахмаленным мамой, передником.

«Восьмиклассница… ага…» — мысленно пропел Уфимцев вслед за Цоем и произнес вслух:

— Куда? Да в «Бристоль» сходим. Там, между прочим, кофе, если его двойным заказать, весьма и весьма приличный подают.

— Я не хожу в «Бристоль», Игорек, — улыбнулась Аня, — Не моя среда обитания.

— Где же, в таком случае, твоя среда обитания? — прищурился Уфимцев, подумав: «Ах ты, фифа эдакая!..»

— Не будем мудрить, — примиряюще рассмеялась Селезнева, — Сходим в центральный гастроном. Говорят, там недавно кафетерий заново перестроили. В европейском стиле. Я еще не видела…

В кафетерии «Центрального» стены сияли белым пластиком, в зеркальном потолке отражались посетители, поглощающие за массивными — тоже белыми — столиками сосиски, кофе и пирожные (в углу трое мужиков втихаря добивали бутылку водки), на самом же почетном месте бара красовался французский коньяк «Курвуазье».

«Неужели настоящий?» — мысленно удивился Уфимцев, разглядывая из очереди страждущих крутые зеленые бока прославленного напитка, — «Может, у них и шампанское «Вдова Клико» есть? Интересно, кто его здесь заказывает?»

Мужики в углу добили водку, не спеша и на этот раз вполне легально запив ее томатным соком из пластиковых стаканчиков, и вышли, оставив пустую бутылку у единственной ноги столика. «Поллитровка», жалостливо прикорнувшая к монументальному произведению буфетного искусства, напоминала беспородную дворняжку, заискивающую у ноги важного «нового русского» в белых штанах. Классовую несправедливость