покажет свое истинное лицо инквизитора, и всё станет ужасно неуютным.
Лорд Питер вынул носовой платок, тщательно протёр монокль, вставил его, печально взглянул на директрису, и возвысил голос в решительной, преисполненной боли и ворчливой жалобе по поводу университетской свалки.
Директриса ушла, учтиво поблагодарив мисс Лидгейт за гостеприимство профессорской и любезно пригласив его светлость навестить её в собственном доме в любое удобное для него время, пока он находится в Оксфорде. Некоторые доны встали и продрейфовали прочь, бормоча что-то о необходимости проверить эссе прежде, чем лечь спать. Разговор приятно растёкся по множеству тем. Питер немного отпустил вожжи и позволил ему идти, куда захочет, и Харриет, понимая это, не трудилась следовать за ним. В конце концов остались только сам Питер, декан, мисс Эдвардс (которую, казалось, сильнее всего поразил разговор с Питером), мисс Чилперик, тихая и полуспрятавшаяся в неудобной позе и, к немалому удивлению Харриет, мисс Хилльярд.
Часы пробили одиннадцать. Уимзи поднялся и сказал, что, по его мнению, ему пора. Все встали. Старый дворик был тёмным, за исключением гроздьев освещённых окон, небо покрылось облаками, и усиливающийся ветер раскачивал ветви буков.
— Ну, доброй ночи, — сказала мисс Эдвардс. — Я прослежу, чтобы вы получили копию той статьи о группах крови. Думаю, она вас заинтересует.
— Несомненно, — сказал Уимзи. — Большое спасибо.
Мисс Эдвардс большими шагами устремилась прочь.
— Доброй ночи, лорд Питер.
— Доброй ночи, мисс Чилперик. Сообщите мне, когда начнётся социальная революция, и я приеду, чтобы умереть на баррикадах.
— Да, вы могли бы, — сказала мисс Чилперик, неожиданно и вопреки традиции, подавая ему руку.
— Доброй ночи, — сказала мисс Хилльярд всем и никому в частности и быстро прошла мимо них с высоко поднятой головой.
Мисс Чилперик устремилась в темноту как мотылёк, и декан сказала: «Так!» А затем вопросительно: «Итак?»
— Всё прошло хорошо, — спокойно сказал Питер.
— Там были один или два момента, правда? — спросила декан. — Но в целом — всё хорошо, насколько можно было ожидать.
— Я прекрасно провёл время, — сказал Питер с озорной ноткой в голосе.
— Держу пари, что так, — сказала декан. — Я не доверяла бы вам ни на ярд. Ни на ярд.
— Что вы, напротив, — ответил он. — Не волнуйтесь.
Декан также ушла.
— Вы вчера оставили свою мантию в моей комнате, — сказала Харриет. — Вам лучше зайти за ней.
— Я принёс вашу назад и оставил в домике на Джоветт-уолк. А также ваше досье. Я надеюсь, что их уже перенесли к вам.
— Вы не могли оставить досье валяться просто так!
— За кого вы меня принимаете? Оно запаковано и запечатано.
Они медленно пересекли дворик.
— Есть много вопросов, которые мне хотелось бы задать, Питер.
— О, да. И есть один, который я хочу задать вам. Как ваше второе имя? То, которое начинается с «Д»?
— Дебора, к моему стыду. Но зачем вам?
— Дебора? Будь я проклят. Хорошо. Я не буду называть вас так. Я вижу, мисс де Вайн всё ещё работает.
На сей раз шторы её окна были отодвинуты, и они могли видеть её тёмную, растрёпанную голову, склонившуюся над книгой.
— Она меня очень заинтересовала, — сказал Питер.
— Мне она нравится, вы это знаете.
— Мне тоже.
— Но я боюсь, что те шпильки — её.
— Я знаю, что они её, — сказал он. Он вынул руку из кармана и разжал ладонь. Они были близко от Тюдор-билдинг, и свет из соседнего окна осветил печальную шпильку с широко разведёнными ножками на его руке. — Она потеряла её на помосте после обеда. Вы видели, как я её поднял.
— Я видела, как вы подняли шарф мисс Шоу.
— Всегда нужно быть джентльменом. Могу ли я зайти к вам, или это против правил?
— Можете зайти.
В коридорах сновало множество полураздетых студенток, которые смотрели на Питера с большим любопытством, но не с досадой. В комнате Харриет они обнаружили её мантию, лежащую на столе вместе с досье. Питер поднял свёрток, исследовал бумагу, нить и печати, на каждой из которых были присевшая кошка и высокомерный девиз Уимзи.
— Если он был вскрыт, я выпью бокал расплавленного сургуча.
Он подошёл к окну и изучил дворик.
— Неплохой наблюдательный пост в некотором смысле. Спасибо. Это — все, на что я хотел взглянуть.
Он не выказал дальнейшего любопытства, но взял мантию, которую она ему вручила, и вновь последовал за ней вниз.
Они были на полпути через дворик, когда он внезапно спросил:
— Харриет, вы действительно цените честность превыше всего?
— Думаю, что да. Надеюсь, что да. А в чём дело?
— Если нет, то я — самый большой дурак в Христианском мире. Я деловито пилю собственный сук. Если я буду честен, то, вероятно, потеряю вас совсем. Если же нет…
Его голос был удивительно грубоватым, как если бы он пытался справиться с чем-то: нет, подумала она, не с физической болью или страстью, но с чем-то более фундаментальным.
— Если нет, — сказала Харриет, — тогда я потеряю вас, потому что вы уже не были бы тем же самым человеком, правда?
— Не знаю. У меня репутация человека, склонного к легкомысленной неискренности. Вы думаете, что я честен?
— Я это знаю. Я не могла бы вообразить вас каким-то другим.
— И всё же именно в этот момент я пытаюсь застраховать себя от последствий своей же собственной честности. «Я попробовал, смогу ли я достигнуть той степени решительности, чтобы быть честным без мыслей о небесах или аде». Похоже, что я, так или иначе, должен получить ад, поэтому едва ли мне стоит беспокоиться о решительности. Верю, что вы действительно имеете в виду то, что сказали, и надеюсь, что должен продолжать делать то же самое, даже если бы я не поверил ни одному слову.
— Питер, я ничегошеньки не понимаю из того, что вы говорите.
— Тем лучше. Не волнуйтесь. Больше я так вести себя не буду. «Герцог осушил бокал бренди с водой и вновь стал совершенным английским джентльменом». Дайте руку.
Она протянула ему руку, он задержал её на мгновение крепким пожатием, а затем продел её руку в свою. Они пошли дальше в Новый дворик под руку и в тишине. Когда они шли сводчатым проходом у подножья лестницы Холла, Харриет, предоставленная самой себе, услышала, что кто-то движется в темноте, и увидела слабое мерцание внимательного лица, но всё это кончилось прежде, чем она смогла привлечь внимание Питера. Пэджет отпер для них ворота, Уимзи, озабочено перешагивая через порог, бросил ему беспечное «доброй ночи».
— Доброй ночи, майор Уимзи, сэр!
