же тщательно. Питер, но не думаете же вы всерьёз…

— Я бегу серьёзных мыслей как чумы. Но уверяю, что избивал вас не просто для удовольствия.

— Я верю вам. Никакой джентльмен не смог бы душить леди более безразлично.

— Спасибо за свидетельство. Сигарету?

Харриет взяла сигарету, которую, как она чувствовала, заслужила, и сидела, положив руки на колени, мысленно перерабатывая все перипетии прошедшего часа в некую сцену в книге (неприятная привычка любого писателя) и размышляя, как при небольшой вульгарности с обеих сторон это могло перейти во фривольную несдержанность со стороны мужчины и провокацию со стороны заинтересованной женщины. С небольшой доработкой сцена могла подойти для главы, в которой неприятный тип Эверард должен был обольстить очаровательную, но пренебрегаемую жену Шейлу. Он мог прижать её к себе, колено к колену и грудь к груди, ощущая её в своей власти, и ободряюще ухмыльнуться в её раскрасневшееся лицо, и у Шейлы могли подогнуться ноги — в этот момент Эверард мог покрыть жадными поцелуями её рот или сказать: «О Боже, не соблазняйте меня!» — но конечный результат был бы абсолютно тем же самым. «Это хорошо подошло бы обоим, — подумала Харриет, — любителям позабавиться за чужой счёт!» — и задумчиво провела пальцем под подбородком, где давление безжалостного большого пальца оставило болезненный след.

— Не унывайте, — сказал Питер. — Это пройдёт.

— Вы предполагается дать уроки самозащиты мисс де Вайн?

— Я очень беспокоюсь о ней. У неё слабое сердце, не так ли?

— Считается, что да. Она отказалась подниматься на башню Магдален.

— И, по-видимому, она не стала бы бегать по колледжу и вынимать предохранители или лазать в окна. Значит шпильки были подброшены. Что возвращает нас к мистеру Робинсону. Но легко притвориться, будто ваше сердце хуже, чем на самом деле. Вы когда-нибудь наблюдали у неё сердечный приступ?

— Теперь, когда вы об этом спросили, нет, не видела.

— Понимаете, — продолжил Питер, — она навела меня на Робинсона. Я дал ей возможность рассказать историю, и она её рассказала. На следующий день я пришёл к ней и попросил имя. Она продемонстрировала искреннее нежелание, но сказала. Легко бросить подозрение на людей, которые вами недовольны, и при этом не сказать ни слова неправды. Если бы я захотел, чтобы вы подумали о моих врагах, то смог бы дать вам их список длиной с милю.

— Не сомневаюсь. А они когда-нибудь пытаются свести с вами счёты?

— Не очень часто. Иногда они посылают всякие глупости по почте. Крем для бритья, полный всяких микробов, и так далее. И был один джентльмен с таблетками, излечивающими от усталости и слабости. У меня была с ним долгая переписка. Красота его системы состояла в том, что он заставил заплатить за таблетку, — это до сих пор кажется мне очень удачной находкой. Фактически, он взял меня с потрохами; он сделал лишь один пустяковый просчёт: решил, что мне действительно нужна была его таблетка, — и я не могу винить его в этом, потому что список симптомов, который я ему выслал, заставит любого предположить, что я нуждаюсь в целой фармакопее. Итак, он послал мне семь таблеток — недельную дозу — за отвратительно высокую цену. Я добропорядочно отправился с ними к моему другу в Министерстве внутренних дел, который имеет дело с шарлатанами, безнравственными рекламными объявлениями и так далее, и он был достаточно любознателен, чтобы отдать их на анализ. «Гм, — сказал он, — шесть из них ни улучшат вашего самочувствия, ни ухудшат, но седьмая сняла бы усталость полностью». После этого я, естественно, спросил, что в ней было. «Стрихнин, — сказал он, — полная смертельная доза. Если вы желаете пройтись по комнате колесом, чтобы голова касалась пяток, то результат я гарантирую». Таким образом, мы отправились на поиски джентльмена.

— Вы его нашли?

— О, да. Мой старинный приятель. Я отправил его на скамью подсудимых по обвинению в торговле кокаином. Итак, мы упекли его за решётку, но я не удивлюсь, если после освобождения он начнёт шантажировать меня моими письмами, написанными во время эпопеи с таблетками. Я никогда не встречал негодяя, которого любил бы больше… Желаете ещё немного поупражняться на свежем воздухе для укрепления здоровья или вновь помчимся по дороге?

Именно в тот момент, когда они проезжали через небольшой городок, Питер заметил магазин кожи и ремней и внезапно остановился.

— Я знаю, о чём вы мечтаете, — сказал он. — Вы хотите ошейник. Я вам его добуду. С такими латунными кнопками.

— Ошейник? Для чего? Как символ принадлежности?

— Такое Бог не позволит. Просто в качестве меры против укусов акул. Также превосходно подходит против душителей и головорезов.

— Послушайте, мой дорогой!..

— Честно. Он слишком жёсткий, чтобы его можно было сжать, и он отклонит лезвие. Даже если кто- нибудь вас за него повесит, то он не задушит вас, как задушила бы верёвка.

— Но я не могу ходить в ошейнике.

— Ну, не в дневное же время. Но это вселило бы в вас уверенность при патрулировании ночью. И, немного потренировавшись, вы могли бы в нём спать. Не трудитесь заходить — мои руки охватывали вашу шею достаточно часто, чтобы я смог продемонстрировать размер. — Он исчез в магазине, и через окно было видно, как он беседовал с владельцем. Наконец он вернулся, положил пакет и вновь взялся за руль.

— Владелец очень интересовался, — заметил он, — моей сукой бультерьером. Чрезвычайно мужественное животное, но безрассудный и упрямый боец. Лично он предпочитает борзых. Он рассказал мне, где я могу выгравировать на ошейнике своё имя и адрес, но я сказал, что это может подождать. Теперь, когда мы выехали за город, можете его примерить.

Он съехал на обочину и помог ей (как показалось Харриет, с лёгким самодовольством) скрепить пряжкой тяжёлый ремень. Это было довольно массивное колье и удивительно неудобное. Харриет нашла в сумочке зеркальце и полюбовалась результатом.

— По-моему, вам идёт, — заметил Питер. — Не понимаю, почему бы этому не стать новой модой.

— А я понимаю, — сказала Харриет. — Вы не поможете его снять?

— Но вы будете его носить?

— Предположим, кто-то хватает его сзади.

— Не сопротивляйтесь, а падайте назад на него. Вы упадёте мягко, и при небольшой удаче он проломит себе череп.

— Кровожадный монстр. Очень хорошо. Я сделаю всё, что захотите, если сейчас вы снимете его с меня.

— Вы обещали, — сказал он и освободил её. — Этот ошейник, — добавил он, заворачивая его снова и кладя к ней на колени, — заслуживает того, чтобы быть помещённым в хрустальный ларец.

— Почему?

— Это —  единственная вещь, которую вы когда-либо позволили мне вам подарить

— Кроме моей жизни, кроме моей жизни,  кроме моей жизни.

— Проклятье! — воскликнул Питер и сердито уставился поверх ветрового стекла. — Должно быть, это был довольно горький подарок, если вы не можете позволить ни одному из нас его забыть.

— Простите, Питер. С моей стороны это было мелочно и просто по-скотски. Вы можете подарить мне что-нибудь, если захотите.

— Могу? Что же мне подарить вам? Сегодня яйца птицы Рух чрезвычайно дёшевы.

В первый момент ей в голову не могло прийти ничего. Независимо от того, что бы она ни попросила, это должно быть нечто на высоком уровне. Тривиальное, банальное или просто дорогое — всё это было бы в равной степени оскорбительным. И если она придумает что-то просто, чтобы ему понравилось, он тут же почувствует это…

— Питер, подарите мне эти шахматы из слоновой кости.

Он выглядел настолько довольным, что она поняла: он ожидал какой-нибудь вежливой мелочи.

— Моя дорогая, ну конечно! Хотите прямо сейчас?

— Сию же секунду! Какой-нибудь несчастный студент может случайно на них наткнуться. Каждый