беседуя, через ворота, она вскочила и умчалась как ветер.

— Кто это был, Пэджет?

— Ну, мисс, если говорить напрямик, это была мисс Хилльярд. Она вышла через северную часть сада, мисс, и пошла в собственную квартиру. Я шёл следом и видел, как она поднималась. Шла очень быстро. Я вышел за ворота и увидел, как в её окне зажёгся свет.

— О! — сказала Харриет. — Послушайте, Пэджет. Я не хочу, чтобы об этом стало известно. Я знаю, что мисс Хилльярд действительно иногда ночью прогуливается в саду преподавателей. Возможно, человек, который звонил по телефону, увидел её там и ушёл.

— Да, мисс. Забавная вещь — этот телефонный звонок. Он был сделан не из швейцарской, мисс.

— Возможно, что ещё какой-нибудь аппарат подключён непосредственно к коммутатору.

— Нет, такого нет, мисс. Я проверил. Прежде, чем я ложусь спать в 11 часов, я подключаю напрямую директрису, декана и больницу, мисс, на всю ночь. Но они не были включены в 10:40, мисс, я могу поклясться.

— Тогда звонок мог быть сделан снаружи.

— Да, мисс. Мисс Хилльярд пришла в 10:50, мисс, как раз перед тем, как вы позвонили.

— Она? Вы уверены?

— Я очень хорошо это запомнил, мисс, из-за Энни, которая что-то о ней сказала. Меж нею и Энни любовь не затерялась, — добавил Пэджет ухмыльнувшись. — Думаю, что вина тут обоюдная, мисс, отвратительный характер…

— А что Энни делала в швейцарской в такой час?

— Только что вернулась после своей свободной половины дня, мисс. Она посидела немного в домике с миссис Пэджет.

— Она? Вы кому-нибудь говорили об этом деле, Пэджет? Ей не нравится мисс Хилльярд, и, если вы меня спросите, я думаю, что она — интриганка.

— Я не говорил никому ни слова, мисс, даже миссис Пэджет, и никто не мог слышать меня по телефону, потому что после того, как я не смог найти мисс Лидгейт и мисс Эдвардс и вы начали говорить со мной, я закрыл дверь между собой и гостиной. Затем я только сказал мисс Пэджет: «Присмотри за воротами, говорю, я выйду только передать сообщение Маллинзу». Поэтому всё осталось, я бы сказал, конфиденциальным между вами, мисс, и мной.

— Ну, пусть это и останется конфиденциальным, Пэджет. Возможно, я вообразила что-то совершенно абсурдное. Телефонный звонок был, конечно, фиктивным, но нет никаких доказательств, что планировался какой-то вред. Кто-либо ещё приходил между 10.40 и 11?

— Миссис Пэджет будет знать, мисс. Я пришлю вам список имён. Или, если вы хотите зайти в швейцарскую сейчас…

— Лучше не надо. Нет, дайте мне список утром.

Харриет ушла, нашла мисс Эдвардс, чьи проницательность и здравый смысл она высоко ценила, и рассказала ей историю с телефонным звонком.

— Понимаете, — сказала Харриет, — если бы случилось какое-нибудь нарушение порядка, то целью могло быть доказательство алиби, хотя я и не вполне понимаю как. Иначе зачем пытаться вернуть меня именно в одиннадцать? Я имею в виду, если бы какая-то гадость должна была начаться именно тогда, и я должна была быть свидетелем, то этот человек мог бы придумать какую-то уловку, чтобы казалось, что он находится в то время где-то в другом месте. Но почему было необходимо иметь свидетелем именно меня?

— Да, и зачем говорить, что что-то уже произошло, когда оно не произошло? И почему вы не могли быть свидетелем, когда рядом с вами была директриса?

— Конечно, — сказала Харриет, — идея могла состоять в том, чтобы затеять скандал и завлечь меня на сцену в такой момент, чтобы подозрения пали именно на меня.

— Это было бы глупо: все знают, что вы не можете быть этим полтергейстом.

— Ну, тогда, мы возвращаемся к моему первому предположению. Я должна была подвергнуться нападению. Но почему я не могу подвергнуться нападению в полночь или в любое другое время? Почему меня необходимо было возвратить  именно в одиннадцать?

— А не могло ли быть рассчитано, что нечто произойдёт именно в одиннадцать, в то время как алиби будет установлено?

— Никто не мог знать точно время, за которое я пройду от Сомервилла до Шрусбери. Если вы, конечно, не имеете в виду бомбу или что-то, что сработало бы, когда я открыла ворота. Но это сработало бы с тем же успехом в любое время.

— Но если алиби нужно было установить на одиннадцать…

— Тогда почему «бомба» не сработала? На самом деле, я просто вообще не могу поверить в такую бомбу.

— По правде говоря, я тоже, — сказала мисс Эдвардс. — Мы только теоретизируем. Полагаю, Пэджет не видел ничто подозрительного?

— Только мисс Хилльярд, — небрежно бросила Харриет, — сидящую в саду преподавателей.

— О!

— Она действительно ходит туда иногда по ночам, я видела её. Возможно, она спугнула… независимо от того, что это было.

— Возможно, — сказала мисс Эдвардс. — Между прочим, ваш благородный друг, кажется, замечательным образом помог ей преодолеть её предубеждения. Я имею в виду не того, кто так бурно приветствовал вас во дворике, а того, кто приходил на обед.

— Вы пытаетесь сделать мистерию из вчерашнего дневного происшествия? — улыбнулась Харриет. — Я думаю, что всё дело состояло в обещании познакомить её с некоторым человеком в Италии, у которого имеется библиотека.

— Именно так она нам и сказала, — ответила мисс Эдвардс. Харриет поняла, что за её спиной отпускалось много разных шуточек о тьюторе по истории. — Ладно, — продолжила мисс Эдвардс, — Я обещала ему статью о группах крови, но он пока не начал её у меня клянчить. Он — интересный мужчина, не так ли?

— С точки зрения биологии?

Мисс Эдвардс засмеялась.

— О, конечно, он — прекрасный экземпляр племенного животного. Имеет до отвращения прекрасную родословную, но обладает живым интеллектом. Но я не это имела в виду.

— Тогда для женщины?

Мисс Эдвардс посмотрела Харриет прямо в глаза.

— Думаю, для многих женщин.

Харриет выдержала взгляд.

— У меня нет никакой информации об этом пункте.

— А! — заметила мисс Эдвардс. — В своих романах вы больше имеете дело с материальными фактами, чем с психологией, так?

Харриет с готовностью признала, что это действительно так.

— Ну, неважно — сказала мисс Эдвардс, и несколько резковато пожелала спокойной ночи.

Харриет спросила себя, в чём тут дело. Достаточно странно, но она ещё ни разу не задавалась вопросом, что такое Питер для других женщин или они для него. Это доказывало или слишком большую уверенность с её стороны, или очень большое безразличие.

Достигнув своей комнаты, она достала из сумочки записку и разорвала, не перечитывая. Одна мысль о ней заставила её покраснеть. Героика, которая не состоялась, становится настоящей карикатурой.