Гуньков развернулся и двинулся в обратную сторону. Пройдя несколько метров, он вновь ощутил дурманящий запах – так может пахнуть только сбитая с цветков пыльца. Следовательно, он на верном пути.

– Заморить хотели Жорку Гунькова, суки, волки позорные… Не выйдет!

Направление Фартовый определил по слабым струйкам свежего воздуха. Входа еще не было видно, он располагался где-то далеко за поворотом, но вот ветерок приятно охлаждал обожженную многочисленными царапинами и ссадинами кожу. Жора сделал над собой усилие и вдруг со страхом осознал, что силы у него на исходе. «А что, если идти до выхода еще очень далеко?» – в отчаянии подумал Фартовый. Тогда придется умирать от обезвоживания прямо у порога, за которым открывается воля.

К горлу подкатила неприятная тошнота, которая буквально выворачивала внутренности. Запрокинув голову, Фартовый сделал несколько глубоких вдохов. Спазмы, душившие его, малость отошли. Ему стало значительно легче.

Еще шаг, другой… И Жора понял, что выбрался наружу. Собственно говоря, он так ничего и не увидел, скорее почувствовал. Вокруг по-прежнему была непроглядная чернота. Внешне как будто бы ничего не изменилось. Но вот если всмотреться, то впереди можно было заметить крохотную точку. Это была звезда. Она поманила его секунду и вновь укрылась во мрак.

– Сгноить меня хотели?! Я же Фартовый! – скрипнул зубами Жора Гуньков, выглянув из узкого лаза.

Воздух казался необыкновенно чистым и вкусным. Тишина и безветрие оставались где-то глубоко внутри скалы. Жора наконец-то вышел на волю и тут же захмелел от свежести. Некоторое время он приходил в себя, просто дышал, вытянувшись во весь рост на траве. А потом встал и неуверенно пошел вперед.

Из-за тучи выглянула луна. Она посеребрила верхушки деревьев, бросила кривую уродливую тень на затоптанную поляну, пококетничала еще малость холодным блестящим боком и спряталась.

Это была совсем не та поляна, с которой Фартовый сумел удрать в штольню. Там прямо перед входом возвышался свеженасыпанный холм, под которым лежали ящики с изумрудами, а здесь все выглядело совсем иначе. Интересно, сколько же он провел времени в штольне? Один день? Два? А может быть, целую неделю? Теперь этого уже не узнать, да и к чему такие подробности! В замкнутом пространстве время протекает стремительно.

– Где же здесь вода? Черт бы ее побрал!

Больше всего на свете Фартовый хотел пить. Забрести бы сейчас в то болотце, в котором он когда-то, тысячу лет назад стоял, по горло, да вылакать его до капли.

Сделав еще один шаг, Фартовый невольно остановился. Поначалу ему показалось, что это бревна, брошенные неподалеку от входа. Но, всмотревшись как следует, он вдруг понял, что это обрубки человеческого тела. Ближе всего к нему лежала верхняя половина чьего-то туловища. Впору бы испугаться, да все его чувства остались где-то в глубине штольни.

Фартовый подошел к трупу. Увиденному он не особенно удивился. Это был «автоматчик» Рука. На этот раз ему не повезло очень серьезно. В трех шагах от него лежал еще один труп, дядька с бородой, но Фартовый его не знал, зато еще двое были хорошо знакомы. Отвоевались танкист с артиллеристом.

А впрочем, повстречать покойника – это к удаче. А их тут аж четверо. Пора бы свалить отсюда, а то и так подзадержался.

Теперь Фартовый точно знал, чем он будет заниматься в ближайшее время, а то и всю оставшуюся жизнь, если понадобится. Прежде всего он должен будет раскопать и любым способом перевезти куда- нибудь в надежное место ящики с изумрудами. Это сделать почти невозможно, но он сделает. И еще он будет искать контейнер с алмазами, тот самый, который находился в кузове грузовика. Его утащил служивый, не добивший раненого зэка, пожалевший его. Всю жизнь искать будет, а сам не отыщет, так сыну завещает.

Да, у Жоры Фартового был сын, что же в этом удивительного?! Лет пять сейчас мальцу, зовут его тоже Георгием. Надо лишь заехать к его непутевой мамаше, встреча с которой была мимолетной, и забрать у нее пацана. Вот и еще одна забота на всю оставшуюся жизнь.

Вытянувшись чуть ли не по стойке смирно, Виктор Абакумов с тревогой наблюдал за тем, как товарищ Сталин сделал три шага по направлению к карте. Некоторое время Хозяин пристально рассматривал укрепленные на ней флажки, затем передвинул один из них и зашагал в обратную сторону, даже не посмотрев на Абакумова. Виктор Семенович проглотил спазм, застрявший в горле, хотя со стороны он выглядел совершенно невозмутимым. Следовало что-то сказать в свое оправдание, но нужных слов не находилось. Абакумову было известно, что и за меньшие проступки у людей слетали головы. Да с каких плеч! А тут такое…

Пропал контейнер с алмазами, предназначенными для оплаты поставок союзниками по ленд-лизу.

Эту операцию курировала военная контрразведка, а следовательно, именно на руководителя «Смерша» возлагалась вся мера ответственности. И оставалось только гадать, каким именно образом Иосиф Виссарионович распорядится его повинной головой: рубанет по ней шашкой со всего размаха или укоризненно похлопает по холке, как делает Хозяин с провинившимся, но преданным псом.

Единственное, чем мог помочь себе Абакумов, так это первым сообщить Сталину о пропаже контейнера. Что, собственно, он и сделал. Хозяин ценил покаяние, а потому хотелось верить, что наказание не будет чересчур суровым. Кроме того, все же оставалась небольшая надежда на то, что камушки могут вскоре где-нибудь всплыть. Такие вещи, да еще в таком невиданном объеме, как правило, бесследно не пропадают.

Иосиф Виссарионович не спешил садиться, не предлагал присесть и провинившемуся. Этот неприятный факт еще предстояло пережить. Неожиданно Сталин остановился около стола и, взяв щепотку табака, стал набивать трубку. Его взгляд упал на фотографию, лежавшую на столе, на которой он был запечатлен вместе с союзниками, Рузвельтом и Черчиллем. Рузвельт сидел в инвалидной коляске, острые колени президента покрывал плед, а вот Сталин с Черчиллем расположились в высоких креслах с удобными подлокотниками. На груди у Черчилля был кожаный нагрудник – подарок его жены, Клементины, – спасавший дорогие костюмы от горячего пепла сигар. Сталин был в своем строгом френче. Хозяину редко нравились фотографии, но это был тот самый снимок, который, по его мнению, получился на редкость удачным. Фотография хорошо передавала настроение, царившее на встрече.

После Ялтинской конференции Сталин частенько брал эту фотокарточку в руки и подолгу рассматривал лица союзников. В окружении Верховного знали, что эта фотография была в некоторой степени индикатором его настроения. Если Сталин, глядя на снимок, улыбался, то можно было предположить, что он с теплотой вспоминал ялтинские вечера, когда они на пару с Черчиллем выпивали по нескольку рюмочек армянского коньяка. Когда Хозяин начинал хмуриться, то, значит, на память ему приходили уступки, которые он вынужден был сделать под нажимом союзников.

Что же будет в этот раз?

Виктор Семенович жадно всматривался в лицо Сталина. Выражение лица Хозяина вдруг смягчилось, а в уголках губ родились две крошечные морщинки, которые через секунду углубились, придав его лицу добродушный вид. Теперь Абакумов понимал, почему союзники окрестили Сталина Дядюшка Джо.

Помнится, впервые услышав, как они называют его между собой, Сталин вспылил и хотел даже уйти во время заседания, но Рузвельту удалось подобрать подходящие слова и объяснить Сталину, что Дядюшка Джо – это так же уважительно, как для американцев дядя Сэм. Сталин оценил высший пилотаж дипломатии и, улыбнувшись, остался. Конфликт на этом был исчерпан.

Иосиф Виссарионович положил на стол фотографию. Получилось немного небрежно.

– До этого мы отправляли по ленд-лизу алмазы? – наконец, негромко спросил Сталин, посмотрев на Абакумова.

Генералиссимус никогда не повышал голоса, даже во время самого напряженного разговора. Это ему было и не нужно. Зачем? Любое его слово, даже произнесенное шепотом, обязательно будет услышано в самом отдаленном уголке мира, если, конечно, это не секретный разговор. А когда Сталин останавливал на собеседнике свой неподвижный взгляд, то у того от напряжения начинал садиться голос.

Виктор Семенович невольно кашлянул.

– Кхм… Одну небольшую партию алмазов. Пробную. А когда с ней все прошло, как и планировалось, то