твердым подушечкам, которыми скрипач прижимает струны своего инструмента. Даже мысли вырвать руку, отстраниться и убрать ладонь Николая со своей руки у Светланы не возникло. Ей стало хорошо.

Но тут она подумала:

«Как это он легко нашел мою руку, лежащую на колене, а не на подлокотнике кресла?»

Но тут же она забыла об этой своей мысли. Музыка Верди не позволяла думать ни о чем другом, кроме любви. Парень и девушка дышали одинаково, думали одинаково, ощущали, наверное, одно и то же.

Антракт наступил неожиданно быстро. Вспыхнул свет, зазвучали аплодисменты, овации, раздались крики «браво». А Николай Бунин не выпускал руку Светланы, своими сильными пальцами держал ее пальцы.

– Что будем делать? – когда все вокруг пришло в движение, спросила Светлана.

– Ты что предлагаешь?

– Можем здесь посидеть, а можем в фойе выйти, по театру походить.

– Как скажешь.

Публика оживленно переговаривалась, в шуме людских голосов ощущался восторг, присущий лишь встрече с настоящим искусством.

– Я у тебя спросить хотела, – стоя у мраморной колонны, сказала Светлана Железовская и посмотрела на немолодого мужчину, с коротким ежиком волос и с седыми висками.

– Если хотела, то спрашивай. – Бунин тоже увидел этого мужчину, но уже со спины. Он подумал, уж не кавалер ли это Светланы. Естественно, виду не подал, ведь он слепой и видеть ничего не вправе.

– Я сейчас одного преподавателя увидела, так знаешь, я подумала, что он чертовски похож на того мужчину, с которым дед разговаривал в баре.

– На Олега Карловича? – спросил Бунин. – Ведь так?

– Мой дед его просто Карлом один раз назвал. Он бандит, да?

– Нет, не бандит. Он на виолончели играет, и даже очень хорошо.

– Значит, я не ошиблась. Точно его припомнила, с самого детства. И слова его почему-то мне в память врезались.

– Он мужчина видный, запоминающийся. Так говорят, – сказал Бунин.

– Выходит, коллега, струнник?

– Выходит, да.

– А теперь ты мне скажешь правду, – твердо произнесла Светлана, – почему дед не хотел, чтобы я с тобой встречалась? Почему уходил от разговора об Олеге Карловиче?

– Правду?

– Только она меня устроит. Иначе мы встречались с тобой последний раз, – девушка своей женской интуицией чутко уловила, что Бунин на нее «запал».

– Он не бандит, а вор в законе. Слыхала о таких?

– Слыхала. Меня не на грядке с капустой нашли, я в Москве родилась и выросла. А ты кто такой?

– Я его крестник. Настоящий крестник, мой отец был его другом и пригласил в крестные отцы. Ты довольна? Это правда. Побожиться? Карл твоего деда «крышует».

– Верю. Пойдем, сейчас начнется. – Светлана взяла Николая под руку, и они торжественно направились в зал.

Все уже уселись, но дирижер за пультом еще не появился, его лысина не мелькнула над темно- вишневым бархатом. Молодые люди сидели в третьем ряду недалеко от бокового прохода, пожилая пара, затем они. Места, на самом деле, были шикарные. Едва начал гаснуть свет, как по проходу быстро и в то же время достаточно осторожно к третьему ряду подошла немолодая женщина, продававшая программки у входа в зал.

Она тронула за плечо Светлану, и, когда та испуганно обернулась, женщина прошептала:

– Вы Железовская Светлана?

– Да, это я.

– Вас зовут.

– Кто?

– Мужчина. Говорит, вы его очень хорошо знаете. Это чрезвычайно важно.

Светлана пожала плечами и обратилась к Бунину:

– Это, наверное, Василий, больше некому.

– Какой Василий? – спросил Николай.

– Шофер моего деда. Он меня привез в театр и должен забрать. – Рядом недовольно и зло зашушукали зрители. – Я быстро! – Светлана сжала ладонь Николая.

В зале раздались аплодисменты, вначале тихие, а когда дрогнул тяжелый занавес, перешли в овацию, заполнили зал. Тяжелая массивная дверь за спиной Светланы закрылась, и она ощутила пустоту. Даже воздух в фойе был не такой, как в зале, казался разреженным, как высоко в горах. Девушка огляделась. К ней подошел мужчина в черном костюме и в белой рубашке, ворот которой был криво застегнут и некрасиво топорщился из-под галстука. У мужчины были впалые щеки и глубоко посаженные глаза.

– Светлана, – взяв девушку за запястье и не представляясь, заговорил незнакомец, – меня послал Анатолий Иванович. Ему плохо, и он хочет вас видеть.

– Что с дедом?

– Приедете, узнаете. Он просил меня срочно вас привезти.

Мужчина говорил не слишком естественно, чувствовалось, что он старается говорить правильно, причем изо всех сил. Но Светлане было сейчас не до того, чтобы разбираться в том, как человек говорит.

– С дедом что? – Она дергала мужчину за рукав, а он смотрел на нее.

– Пойдемте, поедем.

– Он в больнице? – выкрикнула девушка.

– Да.

– В какой?

– Он звонил вам, но у вас что-то со связью.

– Я отключила телефон! – воскликнула девушка, запуская руку в сумку.

– Не надо сейчас звонить, дайте телефон. – Он буквально разжал пальцы девушки, и ее дорогой мобильник, подарок деда на восемнадцатилетие, оказался в кармане черного пиджака.

Светлана не стала возражать, она просто не заметила этого, растерялась:

– Так что с ним, вы сказать можете?

– Он просил привезти вас, сам все расскажет.

Они уже вышли из театра.

– Вот машина, мы на ней поедем.

Микроавтобус подъехал прямо к ним и остановился. Дверь отъехала в сторону, и только в этот момент у Светланы возникли подозрения, появились сомнения. Она уперлась рукой и крикнула:

– Погодите!

Но было уже поздно. Мужчина ударил по руке и втолкнул девушку в салон. Там ее подхватили сильные руки, и она даже крикнуть не успела, как дверь захлопнулась, а микроавтобус покатился.

На вишневом бархате кресла остался лежать букет роз. Он пролежал до самого конца представления.

Василий не дождался внучку хозяина, он постоял, походил, вглядываясь в лица и в фигуры, а затем позвонил своему хозяину.

– Это я, Василий.

– Вы уже едете?

– Анатолий Иванович, Светланы нет. Она не звонила?

– Как нет?! – Железовский вздрогнул от этой новости, но даже голос его не изменился.

– Что мне делать?

– Подожди еще. А потом поезжай ко мне.

– Понял, хорошо.

Железовский принялся звонить внучке. Но бесстрастный голос сообщал, что аппарат отключен.

– Черт тебя подери! Ну включи телефон, включи! – обращался Анатолий Иванович к внучке, словно та