не хочешь, а Кравченко ткнул пальцем в одну из самых дорогих картин) «приценивались» к Борису Григорьеву. Ей приходилось напрягать всю свою память, чтобы выудить из нее скудные сведения об этом художнике. Ее спасло то, что ее собеседник – в конце концов они познакомились, его звали Егор Дивиторский – и сам, как говорится, не очень-то был «в курсах».

О Борисе Григорьеве Катя знала лишь самое общее: некогда, в начале века, принадлежал к объединению «Мир искусства», подолгу жил за границей, после революции эмигрировал и считался в Европе и Америке одним из самых дорогих и известных русских портретистов.

Кравченко, прищурившись, разглядывал картину:

– Егор, я хотел вас спросить… что-нибудь в этом духе, этого же художника, но… – Он щелкнул пальцами.

Дивиторский снова заученно радушно улыбнулся. Катя отметила: перед ними представитель отлично вышколенного персонала. Видимо, за его плечами большой опыт работы с клиентами, которых «ни в коем случае нельзя упускать». Она поежилась: ой, что будет, если он в конце концов догадается, что они не только не в состоянии заплатить за картину, но, наверное, даже и за раму к ней!

Наблюдая за Дивиторским, Катя отметила и еще одну любопытную, на ее взгляд, деталь: несмотря на приветливость и радушие, он, однако, ни разу не взглянул в глаза клиентам – взор его блуждал где-то… На стене висело несколько гравюр под стеклом. Дивиторский смотрел на них – в стекле отражались смутные контуры его силуэта. Позже, когда он уже провожал их, Катя отметила, что и в холле он не пропустил ни единого зеркала. «Впервые вижу, чтобы мужчина так себя жадно рассматривал, словно престарелая кокетка», – подумала она.

– В этом же духе… Понимаю, кажется, – Дивиторский кивнул. – Не подходит под интерьер дома – так нам обычно говорят клиенты. Ну что ж… Правда, живописных работ Григорьева у нас в галерее больше нет, но… вот каталог, прошу. Есть рисунки, его графика. Вот, например, серия карикатур для журнала «Сатирикон», наброски к иллюстрации книг – это для Саши Черного, Салтыкова-Щедрина. Вот, обратите внимание, – он указал на одну из страниц каталога, – это эскиз декораций к опере «Снегурочка». Мне мой шеф говорил: чрезвычайно редкая вещь. Григорьеву заказали оформление декораций в Большом, но по какой-то причине премьера оперы не состоялась. А вот это эскизы для оформления Григорьевым артистического кабаре «Привал комедиантов».

Катя с интересом листала каталог. Ничего не скажешь, богатое собрание. Этот Белогуров (ей снова, как назло, вспомнились из его лика лишь белые джинсы) – знаток русского искусства первой половины XX века и весьма удачливый коллекционер. Интересно, откуда у него все это?

– Рисунки и эскизы мы тут не демонстрируем, – Дивиторский кивнул на стену. – Но если что-то вам приглянулось – нет проблем.

Кравченко со скучающим видом вздохнул.

– Чудненько, чудненько. – Он отхлебнул кофе, поданное девочкой. – Знаете ли, Егор… какое имя у вас звучное, славянское. Пора, пора нам вспомнить свои национальные корни: Егорий Храбрый, Егорий Победоносец… Ты не находишь, Катюша? Но видите ли… Нам с женой хотелось чего-нибудь… – Он снова щелкнул пальцами, словно подыскивая слово для некоего «рожна» (как назвала это про себя Катя). Она быстренько уткнулась в каталог, чувствуя, что вот-вот не выдержит, и тогда весь этот смехотворный балаган лопнет, и они просто опозорятся на веки вечные.

– Кажется, я понимаю, – Дивиторский наконец впервые за беседу посмотрел на Катю и усмехнулся краешком губ. – Одну минуту… – Он прошел в боковую дверь, в кабинет, быстро вернулся. – Вот, взгляните на это, – уже протягивал он раскрытый фотоальбом. На фото была изображена некая книга. – Это иллюстрированный альбом Григорьева «Intimite». Библиографическая редкость. Вышел в Париже в 1918- м. – Дивиторский не говорил, а читал все это по какому-то отксерокопированному списку, который держал в руках. – Тираж всего тысяча экземпляров. Рисунки Григорьева: «Парижские кафе», «Женщины» – сплошной эрос во плоти. – Он снова усмехнулся, скользнув жестким взглядом по Кате. – Этой книги в настоящее время у нас нет. Но по вашему специальному заказу мы могли бы ее поискать и попытаться достать. Естественно, это будет стоить очень и очень…

– Ну, о деньгах, я думаю, есть смысл говорить только с Белогуровым, – премило промурлыкал Кравченко. – Катюш, что ты скажешь?

– Это, видимо, нечто в духе Тулуз-Лотрека. – Катя напыжилась так же, как и «драгоценный В. А.» (валять дурака, так уж валять!). – Это стильно. Престижно… Но думаю, раз владелец галереи отсутствует, есть время хорошенько все обдумать – брать или отказываться. И в следующий раз…

– У вас есть наши координаты? – перебил ее Дивиторский. – Чудненько. Можете звонить в любое время. Я передам Белогурову, что именно вас интересует. И если наши условия вам подойдут, то… Будем рады видеть вас снова.

Когда за ними захлопнулась дверь, бронированная, словно ворота бункера, Катя (она, как примерная супруга, все еще цепко держала Кравченко под руку) ехидно прошипела:

– Богатенький наш Буратино, господин Кравченко, а слабо вам купить эрос во плоти?

– Господа – в Париже. А ради вас, – в тон ответил «драгоценный В. А.», – я готов пустить на ветер фамильное состояние. Да за такое виртуозное вранье ты, Катька, пива мне должна поставить ящик! Два ящика!

– Десять ящиков, – Катя выдернула руку, – ты за рулем. Ох, Вадя, что мы наделали? Так завраться… Я же с ним, с этим Белогуровым, поговорить хотела только о его помощи нам, об участии в обезвреживании преступника. А теперь что же? С какими глазами я теперь к нему снова отправлюсь?

– Очарованными. Я заметил, что этот хлыщ на тебя ба-альшое впечатление произвел. Так и млела там перед ним.

– Очень красивый парень. Скажешь, нет? А ты тоже – это дитя с косичкой… – Катя внезапно умолкла.

Они подошли к своей машине. А неподалеку от нее, у самых дверей дома, стояли бежевые потрепанные «Жигули». И тот самый кудрявый паренек старательно протирал их лобовое стекло тряпкой. Катя медленно прошла мимо машины. Вот и здесь тоже старые бежевые (то есть светлые) «Жигули». Сколько их в Москве, в области – тысячи. А Колосов еще не потерял надежду найти среди них и те самые… Странно, у владельца этой богатой галереи – человека явно очень состоятельного (вон какой роскошный особняк, какая мебель) – и такая ветхая (лысая резина, пятна ржавчины на багажнике, вмятина на правом крыле), старая машина… Может, она принадлежит не Белогурову, а этому вот кудрявому? Ишь как старательно стекло полирует… Наверное, подружку свою с косичкой покатать замыслил…