тьма-тьмущая, а охраны нет, вообще никого. Дождется – налетят какие-нибудь.

Катя взяла в руки книгу, взглянула на название: «Дневник Марии Башкирцевой». Листы были заляпаны жирными пятнами. Их перелистывали пальцы, то и дело снующие в пакетик с чипсами. На одной странице черным фломастером была подчеркнута фраза: «Любовь уменьшается, когда не может больше возрастать. И… ни одной души, с которой можно было бы обменяться словом…»

Катя быстро вернула книгу на место. Ей не хотелось, чтобы эта девочка уличила ее в подглядывании. Мария Башкирцева писала свой дневник с пятнадцати лет. А век спустя ее ровесница ищет в нем что-то, созвучное своему настроению. Катя вздохнула: странно, эти дети кока-колы еще не разучились читать… Кто эта девочка? И кем доводится этому Белогурову, лица которого, как она ни старается, так и не может припомнить?

– Вот каталог. Пожалуйста. – Девочка вернулась и протянула каталог Кравченко (он явно произвел на нее впечатление. Что-что, а это «драгоценный В. А.» умел!).

– Данке шен. А вы… Вас как зовут? – спросил он.

– Александрина. Лекс.

– Чудненько, Александрина. А вы что, одна в доме?

– Я не одна. – Девочка забрала свою книгу с телевизора. – Если вас заинтересуют цены на какую-то вещь, вам придется дождаться нашего менеджера.

– Мы подождем, – Катя взяла каталог, – непременно. Вадя, взгляни, я хотела тебе показать…

И тут в зал неслышно вошел парень лет двадцати (во всяком случае, выглядел он довольно молодо) – среднего роста, плотный, даже несколько полноватый, с мощной сильной шеей (такую отчего-то некрасиво именуют «бычьей»), широкими плечами. Кате этот сытый, кудрявый (у него была аккуратнейшая модная стрижка, однако кудри с трудом покорились замыслу парикмахера), одетый в заношенные джинсы и футболку юнец, несмотря на правильные и даже красивые черты лица, отчего-то сразу не приглянулся. В нем было нечто странное. Она затруднялась описать это впечатление. Вроде все нормально, но… На дне его серых глаз, опушенных густейшими ресницами, была разлита какая-то тяжелая истома: когда он смотрел на вас в упор, создавалось впечатление, будто что-то невидимое ползет по вашему лицу. И от этого было очень трудно до конца выдержать этот настойчивый и вместе с тем отрешенный, откровенно-чувственный и диковато-робкий взгляд. (Хотя надо честно признаться, что в ту их самую первую встречу с ЧУЧЕЛЬНИКОМ ни Кате, ни Кравченко даже в голову не пришло, что с мозгами у этого парня что-то не в порядке.)

– Здравствуйте. – Парень держал в одной руке синее пластиковое ведро с водой, а в другой – швабру, из тех, что без устали рекламируют в «телешопе».

Когда девочка увидела его, то… Катя (а она всегда остро чувствовала чужое настроение) поняла: эти двое… что-то между ними происходит. Хотя девочка всем своим видом пытается доказать сейчас обратное – что ничего, мол, такого. Словом – третий (они с Кравченко в одном лице) тут явно лишний. «Любовь уменьшается, если не может возрастать…» Ромео со шваброй и Джульетта с чипсами, дети кока-колы… Катя украдкой вздохнула: ах, Боже мой, где мои пятнадцать лет?

– Женька, ты разве все уже закончил? – строго произнесла «взрослая хозяйка дома», а щеки ее снова порозовели.

– Все. Чисто, чисто, чисто… «Миф-универсал» сохраняет капитал, – передразнил парень рекламу.

– Ну тогда… иди. Иди, чего встал?

– Я тебе мешаю?

– Это покупатели.

– Я вижу. Вы купите что-нибудь? – вдруг напрямую спросил он у Кравченко.

– Не решили еще… – С высоты своего роста он покосился на собеседника. – А ты что-то собирался нам посоветовать, мальчик?

За этого «мальчика», брошенного таким пренебрежительным тоном, Катя готова была задушить Вадьку, но…

Парень молча повернулся и скрылся за дверью. Двигался он на удивление бесшумно и легко для своих габаритов. И тут они услышали, как под окнами дома остановилась машина.

– Слава Богу, явился. Интервьюируй своего ментовского благодетеля и мотаем отсюда. Надоело, – шепнул Кравченко.

Но это приехал не Белогуров. Новоприбывший, наверное, был самым красивым мужчиной, какого Кате довелось видеть в жизни, а не на телеэкране. Она даже смутилась в первую секунду. А Кравченко выпятил грудь, став сразу похожим на драчливого забияку-петуха.

– О, да у нас покупатели! – Красавец радушно заулыбался. Кате стало ясно – этот тип отлично знает, какое сногсшибательное впечатление он производит на женщин. – Что-нибудь вас уже конкретно заинтересовало у нас?

Катя ответила не сразу. В первую минуту она хотела было уже представиться, объявить, по какому вопросу приехала к владельцу галереи, но… что-то вдруг ее остановило. Во-первых, самого Белогурова не было, а просвещать его сотрудников насчет всего происшедшего она не могла, да и не хотела. А во-вторых, в ней снова взыграло прежнее любопытство: кто эти дети, этот ослепительный «король-солнце» во плоти? Она решила не торопиться открывать свои карты, а разыгрывать роль и дальше. Хотя ее посетило дурное предчувствие: вряд ли они с Вадькой производят впечатление людей, кому по карману прицениваться к полотнам Григорьева и Кончаловского. Тем временем Кравченко (он порой сек сложившуюся ситуацию с лету) бесцеремонно ткнул пальцем в «Даму в красном» (небольшое полотно в скромной черной раме).

– Это нас заинтересовало. Но мы с женой хотели бы сначала просмотреть весь каталог. Полностью.

– Тогда прошу садиться. – Красавец указал на кресла у окна. – Лекс, детка, организуй нашим гостям кофейку. А… Женька уже закончил уборку?

– Пылесос наверху вроде не гудит. Впрочем, я не надзираю за твоим Женькой, – ответила она и спросила у Кравченко: – Вам черный кофе или со сливками?

Катя долго потом вспоминала это плачевное валяние дурака, когда они (хочешь