Из Питера он приехал наутро после урагана. Катя, не сомкнувшая всю ночь глаз от страха, невольно вспомнила старинную семейную байку о своей прабабке. Рассказывали, что та, женщина весьма эмансипированная, учившаяся некогда на Бестужевских курсах, с ума сходившая от Ибсена, Кнута Гамсуна и Владимира Соловьева, при грозе разом забывала все свои передовые взгляды и с визгом пряталась под кровать. Во время урагана Катя едва не последовала примеру эмансипированной прабабки. Ее удержало лишь то, что под диваном для нее было слишком узко, она бы непременно застряла.

Неделю Кравченко отдыхал дома. А Катя… Она, наскоро переделав на работе самые неотложные дела, рысью мчалась домой. Она очень соскучилась по Вадьке. И ей было наплевать даже на то, что «драгоценный В. А.» слишком явно мог прочесть это в ее сияющих глазах. Они никому не звонили целую неделю. Даже Мещерскому. Было не до того. И это была очень хорошая неделя в их жизни. Нечто подобное вспоминается всякий раз, когда кто-нибудь при вас обмолвится тихонько словечком «счастье».

Катя очнулась от сладких снов, когда со дня урагана миновало целых восемь дней. Протерла очарованные глазки – мамочка ты моя! Мир наверняка кардинально переменился, а мы-то…

Но мир изменился мало. Правда, кое-что новенькое все же произошло. В понедельник Катя явилась на работу с твердым намерением вникать во все служебные проблемы и интересоваться всем, что происходит в области. Настраиваться на рабочую волну было тяжко. По-прежнему все мысли витали вокруг «драгоценного В. А.». Когда она уходила на работу, тот все еще был в кровати. Как истый отпускник, он никуда не спешил.

На работе Катю ожидали целых две новости: в дежурной части сообщили о «громком» раскрытии крупной кражи церковного антиквариата. О, это была настоящая сенсация! Вторая же новость заключалась в том, что ей звонил Мещерский, о существовании которого за эту неделю она совершенно забыла.

Перед тем как вникнуть в суть раскрытия нового преступления, Катя (она с трудом вспомнила про то, чем интересовалась раньше, – ах да, было такое «дело обезглавленных» – вот ужас-то, кошмар!) для очистки совести позвонила Колосову. Но того, как всегда, не оказалось на месте. Тогда она решила, не теряя времени, переключиться с «убойного» на «антикварный» отдел – подмосковные газеты ждать не будут.

У антикварщиков все как на крыльях летали: успешное раскрытие крупной кражи – это вам не фунт изюма! А задержание вора-рецидивиста, да еще с поличным, – это тоже не баран чихнул.

– Как? Как, вы сказали, зовут задержанного? – Катя не верила ушам своим. – Это кличка или фамилия у него такая?

– Фамилия, от отцов и дедов унаследованная – Могильный Иннокентий Ильич, он же Кеша Могила, он же Владимир – точнее, Володимир Чалый, он же Присыпкин, он же Пьер Скрипкин, он же Олег Баян, – так один из сыщиков с усмешкой процитировал «Клопа». – Выбирай имечко, какое больше по вкусу. Визитер из зарубежной Одессы-мамы.

– Он гражданин Украины?

– Он наш гражданин. Шесть последних лет отбывал наказание в колонии строгого режима под Архангельском за кражу. Четвертая судимость у него по счету. Освободился в апреле и сразу рванул на Черное море, как он говорит, «кости после снегов погреть». Ну, а как с деньжатами поиздержался – на привычную работу его потянуло. Кражи икон из сельских церквей – это его узкая специализация. А кличка Могила, заметьте, Екатерина Сергеевна, весьма к нему подходит. «Молчит как могила», «могильная тишина» – все из этой оперы. Слова путного от него не добьешься на следствии. Кредо такое: никогда ни в чем не признаваться. Вся надежда на то, что задержали его с поличным, с иконами в руках, когда он покупателю их вручал.

– Покупателю? Подпольный торговец наркотиками? – Катя была само любопытство. Уже шуршала репортерским блокнотом. – Вы и его задержали?

Антикварщики загадочно переглянулись.

– Нет. Что ж, по-вашему, у нас из всех рефлексов лишь хватательный развит? А впрочем, насчет этой операции вы лучше у Колосова поинтересуйтесь. Он от руководства возглавлял. Ничего не скажешь – чисто сработал коллега. Правда, мы тоже сразу подключились…

В их тоне звучала многозначительная важность – сыщики ж! Люди, крайне ревнивые к успехам «параллельной структуры». Катя тут же угодливо поддакнула, что, дескать, «если бы антикварный отдел не подключился вовремя – еще неизвестно, как бы все закончилось». А сама подумала про Колосова: «Никита в каждой бочке затычка. Прямо неймется ему! У антикварщиков хлеб отбирает. Лишь бы галочку – личное задержание схлопотать. Ах ты, жалость какая: и по этому делу ему тоже придется в ножки кланяться! А вот и не буду…»

– А как же это Иннокентий Могильный, будучи на отдыхе в Одессе, узнал, что в нашем подмосковном Стаханове в церкви имеются ценные иконы? Его кто-то навел? – спросила она.

– Без сомнения, он действовал по наводке с заранее обдуманными намерениями. Готовился очень тщательно к краже. За четыре дня до нее похитил машину… Мы по банку данных проверили: числится «девятка» в угоне с улицы Фестивальной в Москве. По наводке этой, по его связям нам еще много работать предстоит, – тут сыщики состроили самые загадочные мины, и Катя поняла, что дальнейшее для нее – табу.

Однако она еще сомневалась задавать последний робкий вопрос: в каком же изоляторе содержат Кешу Могильного и кто из следователей ведет дело по краже из Стаханова? Тут ее ждала удача: оказалось, дело ведет следователь Ластиков, на допрос к которому не далее как через час конвой и доставит арестованного гражданина Могильного.

Костю Ластикова Катя знала еще по работе в Каменском ОВД. Три года назад он перевелся в следственное управление, получил «старшего по особо важным» и проклял тот день и час, когда поменял землю на Москву. Ибо его быстренько подключили к следственной бригаде, увязшей в адском деле «Властилины». А как известно, там одних облапошенных потерпевших было сорок тысяч человек – «Сорок тысяч братьев», как скорбно цитировал «Гамлета» Ластиков. И всех надо было подробнейшим образом допросить, задокументировав причиненный им аферой материальный ущерб.

Когда Катя, вежливенько постучав, заглянула в его кабинет, ей поначалу показалось, что… майор Ластиков – не иначе сам сторукий бог Шива, который сотней своих дланей мог делать самые разные дела. Ластиков в одну и ту же минуту набирал что-то на компьютере, звеня ключами, отпирал массивный сейф, водруженный у письменного стола, болтал ложечкой в стакане остывшего кофе, черкал шариковой ручкой какие-то закорючки на перекидном численнике и, придерживая у уха телефонную трубку (не рукой, правда, а энергичным, гладко выбритым подбородком), устало и лениво переругивался с женой: