– Постараюсь, Ваше высокоблагородие. Не прикажете зараз пошукать у немцев?

– Добре, добре! Треба узнать, що вин робит, да и «язык» будет нужен. А про шкидников да мерзостников помни…

– Слухаю! Мы, Ваше высокоблагородие, деревянный пулемёт придумали, з ним и заберемся до немцев у тыл.

– Покажи цю штукенцию! – заинтересовался полковник.

Солдат подал деревянную трещотку. Стоило только покрутить за ручку, как раздавался оглушительный треск, по звуку очень похожий на пулемётную стрельбу. Хоменко даже вздрогнул от неожиданности.

– Гарно, дуже гарно, хлопчик! – похвалил он Гриценко. – Придёшь в штаб, поднесу тоби чарку горилки.

– Покорнейше благодарю, вашскобродие.

– Много у Вас таких «пулемётов»? – поинтересовался Борейко.

– Три. Да за ночь можно наделать их полсотни, а как в атаку идти, так и вдарим с цих пулемётов ему во фланг. А щоб було похоже на правду, зачнем стрелять из винтовок. Немец с перепугу и не разберё, шо це таке, – пояснил Гриценко.

На захваченной русскими войсками территории было много различных австрийских блиндажей и казематов. В одном из них к ночи сошлись Блохин, Солопов и Гриценко. При свете огарка они познакомились с последними полученными листовками, призывающими к прекращению войны.

– Что же мы делать будем? – спросил Солопов. – Призывать солдат не идти в атаку и уходить в тыл?

– Сейчас не моги о таком и думать? На месте пристрелит первый же офицеришка и в ответе не будет, – возразил Блохин. – попробуй не пойти в атаку, когда в тылу казаков видимо-невидимо. На каждого солдата по два казака придётся, ежели не больше. Нет, сейчас мы должны быть вместе со всеми солдатами, разделять с ними все тяготы и трудности, чтобы они видели нас и убедились: не шкурники мы и не трусы, с народом тяготы несём. А попутно надо объяснять, кому от такой войны прибыль, а кому один разор. Намедни крестьянин говорил мне, что у него всё хозяйство война разорила. Я его спрашиваю тогда: а у пана? У пана, говорит, как и у меня, усадьбу разбили, да земли-то у него осталось пятьсот десятин чернозёму. Худо ли, бедно ли, а дадут ему за неё по три сотни за десятину, а всё поболе миллиона сгребёт, а мне за десятину песку и по четвертной не дадут. Он по-прежнему пан, а я совсем пропал. Опять с семьёй к нему в кабалу пойду.

– Что верно, то верно, – поддакнул Гриценко. – Пан за деньгой, а мужик с сумой. Так було, так и останется.

– Так помните, товарищи, сейчас только разъяснительная работа. Никаких призывов к неповиновению. Будьте в самых опасных и трудных местах с солдатами. И ещё: докторша, что здорово плясала, наша, её можно не остерегаться. И беречь её надо. Понятно, товарищи? А теперь по своим местам. Как затишье в боях выпадет, опять соберёмся. – И Блохин по ходу сообщения скрылся в темноту. Солопов и Гриценко последовали за ним.

Ночью продолжались поиски разведчиков на фронте, спешно переезжали тяжёлые батареи на новые позиции и подтягивались тыловые учреждения. Едва забрезжил рассвет, Хоменко бросил свой полк в атаку без артиллерийской подготовки, Внезапность нападения обеспечила полный её успех. В несколько минут передние линии вражеских окопов были захвачены, разведчики прорвались с деревянными пулемётами далеко во вражеский тыл и вызвали там страшную панику. Бросая оружие, немцы бежали без оглядки, австрийцы дружно поднимали руки и массами сдавались в плен.

Соседние части тоже перешли в решительное наступление. Фронт врага дрогнул на всём протяжении. Спасаясь от преследования, немцы тщётно пытались задержаться на промежуточных рубежах. Они бежали так быстро, что Хоменко посадил часть своих солдат на подводы и только таким образом смог догнать уходящего противника. Лёгкие батареи шли на рысях, боясь отстать от пехоты. Борейко бросил в преследование всех мотоциклистов-разведчиков во главе с Блохиным и предоставил свои автомобили для перевозки пехоты.

Варя, плача от злости, с тоской смотрела на уходящие вперёд части.

– Нам тоже надо двигаться вперёд, а не стоять на месте! – почти кричала она Емельянову. – Поймите раз навсегда, Варвара Васильевна, что передовой перевязочный пункт Красного Креста должен продвигаться с главными силами, а не с авангардом, – урезонивал её уполномоченный.

– Какой там авангард, когда уже передвигается тяжёлая батарея, а лёгкие давно ушли под Луцк, – кипятилась Звонарёва.

В окне мелькнула фигура Борейко на легковом автомобиле.

– Борейко, миленький, возьмите, меня с собой! – закричала Звонарёва, выскакивая из избы. – Только меня с Ирочкой, бинтами, инструментами. Таня, докончишь перевязки и отправишься вслед за мной. – И Звонарёва, и Осипенко, захватив самое необходимое, умчались на машине.

Не было ещё и полудня, когда передовые части Кузнецкого полка вплотную подошли к станции Киверцы и сходу захватили её. Немецкий начальник станции дико выпучил глаза, когда перед ним выросла фигура Блохина с винтовкой наперевес.

– Хальт! Хенде хох! [2] – угрожающе вскинул ружьё солдат.

– О майн гот, дас ист унмеглих, руссен хир! [3] – в испуге лопотал немец, поднимая руки.

Хоменко с разведчиками подоспел вслед за мотоциклистами. Мгновенно были захвачены телеграф и телефон. К станции в это время подходил воинский эшелон немцев.

– Принять его на крайний путь и обезоружить, – приказал Хоменко.

Две роты рассыпались вдоль линии железной дороги, а другие две спрятались в здании вокзала. Ничего не подозревавшие немцы спокойно остановили состав. Из открытых вагонов выскакивали немецкие солдаты, в окнах классного вагона мелькнули офицерские мундиры. И вдруг по условному свистку солдаты Хоменко бросились к эшелону. Раздались два-три разрозненных выстрела, грохнула ручная граната, и, покрывая всё это, грянуло могучее русское «ура». Немцы испуганно поднимали вверх руки. Из офицерского вагона вывели