– вели, Серёжа, немедленно убрать всё это. – И, кивнув на прощание Борейко, пошла обратно.

Вскоре она встретила Павленко, который почтительно подал ей косынку.

– Вы, кажется, приударяете за Ирой? – неожиданно спросила она прапорщика.

– Не совсем… Мы, конечно, друзья… – запинался от смущения Павленко.

– …Но я никаких серьёзных намерений не имею, да? – закончила Звонарёва. – Так и запишем и сообщим Ире. Головы девушкам кружить Вы все мастера!

– Вы меня не так поняли. Я готов… Но надо, конечно, подождать конца войны. Вы только, пожалуйста, ничего не говорите Ирочке.

– Испугались, трусишка! А ещё геройствовать в бою собираетесь. Так и быть – помолчу! – смилостивилась Варя.

Подходя к палатке Кремнёва, они встретили сильно загорелого молодого артиллерийского капитана Бояровского, прихрамывающего на левую ногу. Он предупредительно пропустил вперёд Варю и пожал руку вытянувшемуся перед ним прапорщику.

– Кто эта интересная дама? – тихо спросил Бояровский.

Прапорщик объяснил и предупредил:

– Не любит ухаживаний.

– Никогда не поверю, чтобы существовали такие женщины, – ответил капитан и вошёл в палатку.

– Здравствуй, Александр Васильевич. Моя батарея стала несколько правее и сзади твоей, – сообщил он Кремнёву. – Бояровский, – представился он затем Варе.

– Где расположена Ваша батарея? Я завтра же произведу у Вас медицинский осмотр, – объявила оторопевшему капитану Звонарёва.

– У нас имеются в бригаде два врача, которые и следят за санитарным состоянием батареи, – возразил было Бояровский.

– Мне некогда их разыскивать, а с утра мы уже развернём перевязочный пункт, и я должна знать, нет ли у Вас инфекционных заболеваний.

– Попал, брат, в медицинский переплёт. Рекомендую сдаваться без сопротивления, – улыбнулся Кремнёв.

– Я всегда рад видеть Вас, мадам, у себя, – поспешил расшаркаться Бояровский.

– Я не мадам, а врач, и посещу Вас не как гостья, а по делу. Прошу Вас к семи часам построить людей. – и Звонарёва вышла из палатки.

Вскоре подошли командиры мортирной и тяжёлой батарей. Уже по дороге к Кремнёву Варя успела и повидать их и договориться с ними об осмотре солдат. Оба командира были в восторге от её решительности и энергии.

– Таких бы врачей нам побольше. Чистоты и порядка сразу бы прибавилось.

Через четверть часа к кремнёвской палатке подошёл Борейко вместе со Звонарёвым и Зуевым.

– Теперь все в сборе, не хватает только командира Кузнецкого полка, за которым стоят все наши батареи. Я думаю, мы должны с ним сообща обсудить все вопросы, связанные с предстоящими боями, – предложил Борейко.

Это предложение встретило всеобщее одобрение. За полковником отправили Павленко и в ожидании его занялись чаепитием. В центре всех разговоров было предстоящее наступление и участие в нём двенадцатидюймовой батареи Борейко. Таких орудий ещё никто из присутствующих не видел, и офицеры просили после совещания подробно ознакомить их с материальной частью и техническим оборудованием батареи, на что Борейко охотно согласился.

С приходом полковника Хоменко должно было начаться совещание. Но едва полковник подошёл, Борейко оглушительно рявкнул: «Смирно, господа офицеры»! – и подошёл было, чтобы отдать строевой рапорт. Вдруг Хоменко радостно бросился обнимать капитана:

– Борису Дмитриевичу! Вы ли это? Опять нас с Вами свела судьба! Помните Восточную Пруссию в августе четырнадцатого года, под Бишоуфсбугом это было. И теперь увиделись вновь, чему я несказанно рад.

– В первый раз Вы, Михаил Игнатьевич, были капитаном и командовали ротой, а сейчас Вы уже полковник, командир полка. Если, бог даст, встретимся ещё через год, Вы наверняка будете генералом и командиром дивизии, – весело ответил Борейко.

– Хай ему грец, генеральству! Не люблю я этих чинов, – насупился Хоменко. – Одного уважаю – нашего командующего, генерала Брусилова. И потому верю, что это наступление будет удачным. Не зря прольётся кровь.

– За это я Вас так и уважаю, дорогой Михаил Игнатьевич, – потряс руку полковника Борейко.

– Ну, давайте заседать, хотя я страшно не люблю эти занятия, пригласил Хоменко офицеров в палатку.

Борейко, как старший, коротко сообщил о расположении артиллерии на участке 408-го полка, наметил задания для каждой тяжёлой и лёгкой батареи и попросил полковника высказаться по этому поводу.

Хоменко, поглаживая свои длинные запорожские усы, неторопливо изложил, как и в чём должна помочь артиллерия его полку в предстоящем наступлении. После небольшого обмена мнениями всё было окончательно выяснено.

– Лёгкие батареи пробивают по два прохода в проволоке в местах, указанных полковником Хоменко. Гаубичная и тяжёлая батареи громят первую и вторую линии окопов и лёгкие батареи противника. Я из своих двенадцатидюймовок разбиваю наиболее прочные опорные пункты, уничтожаю тяжёлые батареи немцев, – резюмировал Борейко. – Эх, нам бы сюда ещё хотя бы парочку дальнобойных пушек Виккерса или шнейдеровских шестидюймовок для обстрела по дальним тылам противника! Тогда ни один немец не ушёл