Прапорщик направился к соседнему двору и громко крикнул вестового. Из глубины сада показалась коренастая фигура солдата. Рядом с ним мелькало светлое женское платье.

– Сию минуту, вашбродие, – отозвался солдат и направился к лошадям. вот только хозяйка откроет ворота.

– Танюша! – страстным шёпотом говорил Кремнёв, сжимая маленькую и холодную от волнения руку сестры. – Не мучьте меня, скажите – свободны Вы или нет?

– Увы, Александр Васильевич, я занята, и Вы это знаете. Муж собирается приехать сюда с какой-то научной химической комиссией. Они будут исследовать состав немецких отравляющих газов, – так же тихо и, казалось, спокойно ответила Ветрова.

Подошла Осипенко с пачкой газет в руках.

– Вытащила у Емельянова не только «Киевлянина» и «Русское слово», ни и петербургскую «Речь», – с торжеством сообщила Ирина.

– Очень, очень Вам благодарен, – с чувством поблагодарил Кремнёв Правда, «Киевлянина» я никогда не читаю. Это черносотенно-погромная газета самого низкого пошиба.

– Вы придерживаетесь либеральных взглядов? – спросила Ветрова.

– К черносотенцам себя не причисляю. Я сторонник мирного обновления нашего государственного строя, – ответил капитан.

– А я социалист, – вмешался Павленко.

– Вы, Боб, просто-напросто… дурачок. Куда Вам соваться в политику! – фыркнула от смеха Осипенко.

– Вы не верите? Помянете моё слово: если после войны случится революция, то Вы увидите меня на баррикадах с красным флагом, – пылко уверял прапорщик.

– Уцелейте сначала во время войны, – спокойно заметила Ветрова.

– Пока что вся революционность Боба заключается в том, что он готов ухаживать за всеми встречными девушками, – съязвил Кремнёв.

– Ах, так! – подхватила Ирина. – Значит, он ветрогон, которому нельзя верить?

– Я думала, что ты наблюдательнее, Ира, – обняла подругу Ветрова.

Девушка обижено замолчала.

В это время вестовой подвёл лошадей.

Застоявшиеся в ночной прохладе лошади нетерпеливо топтались на месте и громко фыркали. Кремнёв и Павленко легко вскочили в сёдла и, пожав на прощание руки сёстрам, широкой рысью двинулись по дороге.

– Тебе Ирина, Боб, не говорила, что за муж у Татьяны Владимировны? – задумчиво спросил Кремнёв, когда они проехали деревню. – Кто он?

– Упоминала вскользь, что он известный профессор, что-то лет на двадцать старше своей жены, но тем не менее она его очень любит, – ответил Павленко.

– не почему-то этому не верится, – проговорил капитан.

Остальную дорогу оба приятеля молчали, погружённые в свои думы. Прапорщик по молодости мечтал о невероятных подвигах, которые он совершит в первом же бою этого грандиозного наступления.

«Да, именно грандиозного! – думал Павленко, горяча свою лошадь. – Я, конечно, маленький человек, всего только прапорщик, но и я вижу, какое большое готовится наступление, как стягивают части пехоты, сколько нам подбросили вооружения. А не днях, говорят, к нам прибудет какая-то сверхтяжёлая артиллерия. Это, дорогой Боб, тебе не фунт изюма! Хорошо бы тебе, дружище, в этих частях послужить, Да впрочем, нет, – мне и здесь хорошо! Ведь главное – участвовать в историческом наступлении. А что оно будет историческим – это определённо. Ведь не даром командующий фронтом сам генерал Брусилов».

И Боб Павленко, взволнованный своими мыслями представил себе, как он, увенчаный славой героя, предстанет перед Ириной. Она после этого, конечно, разрешит ему поцеловать себя. Кремнёв не мечтал о боевой славе, он решал мучительный для него вопрос: любит ли его Таня, или ему только кажется. Он вспоминал её ласковые тёплые карие глаза, и надежда загоралась в его душе. «Но голос, почему такой спокойный голос? – в который раз спрашивал он себя, чувствуя, как холодеет его сердце.

Вернувшись на батарею, капитан справился у дремавшего на постели Крутикова, не было ли новых распоряжений от начальства, и передал привезённые с собою газеты. Штабс-капитан с жадностью накинулся на них, забыв про сон. Быстро просмотрев киевские газеты, Крутиков впился в «Русское слово», вчитываясь в каждую статью.

– Большие умники кадеты. Вот бы создать ответственное перед Государственной думой министерство во главе с Павлом Николаевичем Милюковым! Он живо бы прибрал к рукам Гришку Распутина вместе с царицей. Тогда мы наверняка кончили бы войну если не в нынешнем, то в следующем году. Побывали бы в Берлине, посмотрели бы на немецкие порядки и вернулись бы домой, – вслух мечтал штабс-капитан.

– Ты поступил бы в Академию Генерального штаба, а я – в артиллерийскую, – подхватил его мысль Кремнёв.

– А я женился бы на Ирочке, – отозвался Павленко.

– Так она и пойдёт за такого дурачка, как ты, – охладил пыл прапорщика Кремнёв. – Ложись-ка лучше спать, а то завтра нам рано вставать.

– Слушаюсь, господин капитан, – официально отозвался обиженый прапорщик.

Сам Кремнёв тоже лёг спать, приказав разбудить себя на рассвете.