дороги, до выступа в австрийских окопах, – второго дивизиона. Удар будет нанесён вдоль железной дороги, в районе второго дивизиона.

Левофланговой батареей на участке бригады оказалась четвёртая, которой командовал совсем ещё молодой, двадцатипятилетний капитан Кремнёв. Война застала его в чине поручика, но за два года он, как боевой командир, получил повышение ещё на два чина и Георгиевский крест. Весёлый, жизнерадостный, энергичный и очень подвижный, он за несколько месяцев командования третьеочередной батареей, укомплектованой одними запасниками из ополченцев, сумел превратить её в образцовую артиллерийскую часть. Поэтому теперь именно ему поручили наиболее трудный участок на фронте 102-й дивизии.

Добравшись до переднего края обороны, Кремнёв стал подыскивать в стрелковых окопах наиболее подходящее место для передового наблюдательного пункта своей батареи.

Приветливо здороваясь с солдатами-пехотинцами, капитан спросил их, откуда лучше видны окопы противника. Пехотинцы с готовностью повели хорошо им известного по минувшим боям артиллерийского офицера по бесконечным лабиринтам глубоких, выше человеческого роста, ходов сообщения на переднюю линию обороны.

– Здесь у нас всегда стоит часовой, – сказал солдат, ныряя в узенькую шёлку в стенке окопа.

Пройдя несколько шагов по тёмному коридорчику, Кремнёв попал в небольшую железобетонную круглую башенку, прикрытую сверху толстыми бревнами и землёй. Сквозь узенькую щель под самым потолком башни были прекрасно видны широкая травянистая лощина, отделяющая русские окопы от немецких, и по средине неё небольшая, поросшая молодым камышом речка Путиловка.

По-весеннему зелёные и ещё совсем не высокие заросли камыша у реки слегка покачивались на ветру, на траве яркими пятнами проступали голубые, жёлтые, розовые полевые цветы. Под тёплыми лучами весеннего солнца брустверы окопов, воронки от снарядов и мин быстро покрывались изумрудной дымкой свежей растительности.

– Ночью наши секреты сидят на самом бережку Путиловки, а немец – по той стороне. Случается даже балакают помеж себя, когда там стоят чехи-славяне, – словоохотливо проговорил один из солдат.

Наскоро набросив в полевой книжке панораму всего видимого, Кремнёв решил поместить здесь передового наблюдателя батареи и отправился договариваться по этому вопросу к командиру 408-го Кузнецкого полка полковнику Хоменко, который был начальником этого участка обороны.

Он успел уже получить полк и «глядел в генералы». Как всегда энергичный, он много времени проводил среди солдат. Хотя ему было за пятьдесят, в его по запорожски длинных усах ещё не белел ни один седой волос, и только виски слегка серебрились первым инеем лет.

Кремнёва он встретил с отческой лаской.

– Здорово, сынку! Чем порадуешь своего названого батька? – спросил Хоменко и дружески пожал руку артиллеристу.

– Зашёл проведать Вас, папаша, и поговорить о предстоящем наступлении.

– Добре, добре! Ось подывысь на мои малюнки, – и полковник протянул капитану несколько схем, разрисованных красным и синим карандашами. – Тут у него пулемёты, тут миномёты, за этой горкой.

Кремнёв тотчас перенёс все эти сведения на свою карту, затем попросил указать ему места, где надо было пробивать проходы в проволочном заграждении противника.

– Ось туточки, – ткнул пальцем в карту Хоменко.

– Завтра осторожно пристреляю батареи по этим местам и до начала атаки буду хранить молчание, чтобы противник не догадался, где мы собираемся ударить, – прощаясь пообещал Кремнёв.

– Добре, сынку! Чарку горилки на дорогу, щоб ноги швыдше шлы! Эй, Панас, бисова душа, где ты?

Через минуту в дверях блиндажа появилась улыбающаяся физиономия денщика.

– Горилки две чарки та два шматка хлиба, – распорядился Хоменко.

Чокнувшись и пожелав своему «батьке» успеха, Кремнёв пошёл к себе на батарею.

Позиция 4-й батареи 102-й артиллерийской бригады находилась примерно в двух километрах от переднего края обороны, непосредственно за лесом. Прекрасно замаскированная со всех сторон, с хорошо оборудованными блиндажами, она была надёжно укрыта от обстрела противника. При приближении Кремнёва к огневой позиции батареи его встретил младший офицер батареи прапорщик Павленко.

– Где выбрали передовой пункт, Александр Васильевич? – справился он.

– В расположении Кузнецкого полка. Завтра начнём пристрелку по нужным целям. Начальство не заезжало?

– Кроме командира дивизиона, полковника Корнилова, никого не было. Он сообщил, что позиции объезжает командующий армией генерал Каледин, и приказал внзде прибрать и подмести, а главное – засыпать свежей хлоркой отхожие места. Говорят, они – конёк командующего.

– Старший офицер знает об этом?

– Да, Григорий Александрович уже отдал нужные распоряжения и отправился к передкам.

– Завтра ты, Боря, пойдёшь вместе со мной на передовой наблюдательный пункт. Быть может, и сумеешь отличится в предстоящих боях, – тепло сказал Кремнёв.

Юноша горячо поблагодарил своего друга и командира, который всего на пять лет был старше его. Выпущенный несколько месяцев назад из военной школы, прапорщик мечтал о подвигах и военной славе. Но пока это были только мечты: батарея вот уже несколько месяцев стояла на укреплённых позициях, не принимая попыток завязать бой.

Вскоре на огневую позицию батареи пришёл и старший офицер щегловатый и педантичный штабс- капитан Крутиков – с прапорщиком Сологубенко, который избежал высочайшего гнева за публикацию портрета «святого старца» только благодаря стараниям доктора Краснушкина. Подтянутый Крутиков обращал внимание подчёркнутой парадностью своих движений. Сологубенко держался проще, свободнее; большая курчавая борода и густые брови придавали его лицу особую выразительность.