— Рита!
Ему ответило лишь мертвое эхо: «
К четырем часам темные тучи начали сгущаться вокруг Манхэттена и громовые раскаты загрохотали среди городских каменных глыб. Над зданиями засверкали молнии, словно Господь старался запугать немногих оставшихся в живых людей. Свет стал желтым и каким-то нереальным, что Ларри совсем не понравилось. Под ложечкой у него засосало, и, когда он закурил сигарету, она задрожала в его руке, как дрожала этим утром чашка кофе в руке Риты.
Он сидел в самом конце идущей под уклон улицы, привалившись спиной к нижней перекладине ограды тротуара. Рюкзак он держал на коленях, а винтовку прислонил к ограде рядом с собой. Он надеялся, что Рита вскоре испугается и вернется, но ее не было. Пятнадцать минут назад он прекратил выкрикивать ее имя. Эхо действовало ему на нервы.
Снова прогрохотал гром, на этот раз уже близко. Прохладный ветер сунул свою лапу ему под рубашку, от пота прилипшую к спине. Ему придется забраться в какое-ни будь укрытие или перестать валять дурака и пройти через туннель. Если у него не хватит духу сделать это, он вынужден будет провести еще одну ночь в городе, а утром переться сто сорок кварталов на север, к мосту Джорджа Вашингтона..
Он попытался отнестись разумно к мысли, о туннеле. Никто и ничто его там не укусит. Он забыл запастись большим мощным фонарем — Господи, никогда не упомнишь
Молния прорезала небо почти у него над головой, застав его вздрогнуть. Вслед за ней раздался тяжелый громовой раскат. Первое июля, неожиданно подумал он, это день, когда стоит свозить свою крошку на Кони-Айленд и наесться до отвала горячих сосисок. Сбить три деревянные кегли одним шаром и выиграть куклу Кьюпи. Вечером фейерверки…
Холодные дождинки плеснули ему в лицо и затылок, стекая за воротник рубахи. Крупные капли застучали по мостовой. Он встал, закинул за плечи рюкзак и взял винтовку. Он все еще колебался, в какую сторону идти — назад, к Тридцать девятой, или в туннель Линкольна. Но в любом случае нужно было где-то укрыться, потому что вот-вот хлынет как из ведра.
Невероятной силы громовой раскат ударил прямо над головой, и из глотки Ларри вырвался вой ужаса, мало чем отличающийся от воя кроманьонца пару миллионов лет назад.
— Трус ты ё…й, — пробормотал он и рысцой припустил вниз по склону к разверстой пасти туннеля, пригнув голову из-за усилившегося дождя. Вода ручьем стекала с его волос. Он миновал женщину, прижавшую нос к стеклу «эльдорадо», стараясь не смотреть в ее сторону, но все равно ловя ее почерневшее лицо уголком глаза. Дождь барабанил по крышам автомобилей, как ударные в джазе. Капли летели вниз с такой силой, что отскакивали от крыш фонтанчиками, застилая все легким туманом водяных брызг.
На мгновение Ларри вновь охватили страх и нерешительность, и он застыл прямо перед туннелем. Потом пошел град, и это сдвинуло его с места. Градины были большими и колющими, как осиные жала. Вновь раздался удар грома.
Внутри было намного темнее, чем он себе представлял. Поначалу тусклый белый свет от входа за его спиной освещал дорогу впереди, и он мог разглядеть еще большее скопище машин, притиснутых бампер к бамперу (должно быть, паршиво было умирать здесь, подумал он, когда клаустрофобия любовно обхватила своими скользкими пальцами его голову и начала сперва гладить, а потом сдавливать ему виски, это, вероятно, было действительно паршиво, просто хрен знает как
Он вытащил зажигалку, поднял ее кверху и крутанул колесико. Свет от нее был жалким и скорее не уменьшил, а усилил у него ощущение беспомощности. Даже с открытым до предела клапаном круг видимости ограничивался шестью футами в диаметре.
Он сунул зажигалку в карман и пошел вперед, держась рукой за поручень. Здесь тоже звучало эхо, и оно нравилось ему еще меньше, чем снаружи. Из-за эха казалось, что кто-то идет позади него… крадется за ним. Несколько раз он останавливался, склонял голову набок и с широко открытыми (но невидящими) глазами прислушивался, пока эхо его шагов не стихало. Вскоре он стал шаркать ногами, не отрывая пяток от бетона, чтобы эхо не возвращалось.
Еще через какое-то время он снова остановился и щелкнул зажигалкой возле своих наручных часов. Часы показывали двадцать минут пятого, но он плохо понимал, что это означало. В такой темноте время казалось лишенным своего объективного смысла. Как, впрочем, и расстояние. И все-таки интересно, какой же длины туннель Линкольна? Миля? Две? Конечно, две мили под Гудзоном быть не могло. Предположим, что миля. Но если бы весь путь занимал одну милю, он уже должен был оказаться на другой стороне. Если в среднем человек проходит четыре мили в час, он мог пройти одну милю за пятнадцать минут, а он провел в этой вонючей дыре уже на целых пять минут больше.
— Просто я иду намного медленнее, — произнес он и подпрыгнул от звука собственного голоса. Зажигалка выпала из его руки и со стуком упала на пешеходную дорожку. Издевательски-насмешливым голосом приближающегося лунатика отозвалось эхо:
— Господи Иисусе, — пробормотал Ларри, и эхо возвратило шепотом:
Он провел ладонью по лицу, борясь с паникой и страстным желанием, не думая ни о чем, слепо ринуться вперед. Вместо этого он рухнул на колени (колени бухнулись о дорожку с грохотом пистолетных выстрелов, снова испугав его до смерти) и стал шарить пальцами по бетонному покрытию дорожки, натыкаясь на маленькие выбоины, старый окурок сигареты, скомканную фольгу, пока наконец не нашел зажигалку. Облегченно вздохнув, он крепко зажал ее в руке, поднялся на ноги и пошел дальше.
Ларри уже начинал потихоньку успокаиваться, когда его нога ударилась о какой-то твердый предмет, чуть сдвинув его с места. Он издал хриплый, сдавленный вопль и сделал два нетвердых шага назад. Заставив себя твердо держаться на ногах, он вытащил из кармана зажигалку и чиркнул ею. Пламя заметалось как безумное в его дрожащей руке.
Он наступил на руку солдата. Тот сидел, приваливший спиной к стене туннеля, вытянув ноги поперек дорожки, жуткий часовой, оставленный здесь сторожить проход. Его остекленевшие глаза уставились вверх, прямо на Ларри; губы отвисли, обнажая ряд зубов; казалось, он ухмыляется. Из его глотки изящно торчал нож с выкидным лезвием.
Зажигалка, нагревшись, жгла ладонь Ларри, и он погасил ее. Он облизнул губы и, крепко вцепившись в поручень, заставил себя двигаться вперед до тех пор, пока носок его ботинка снова не наткнулся на руку солдата. Тогда он комично высоко задрал ногу, перешагивая через препятствие, и вдруг его охватила кошмарная уверенность: сейчас он услышит шорох ботинок поднимающегося солдата, а потом тот вытянет руку и холодной мертвой хваткой сдавит его ногу.
Торопливо шаркая ногами, Ларри сделал еще десять шагов, а потом заставил себя остановиться, понимая, что, если он не остановится, паника возьмет верх и он слепо ринется вперед, преследуемый жутким многократным эхом.
Когда он почувствовал, что вновь владеет собой, он опять зашагал вперед. Но теперь все стало
