случиться, что по какой-то невероятной иронии судьбы единственным устоявшим перед болезнью человеком в Оганкуите, кроме нее, оказался один из тех немногих местных жителей, к которым Фрэнни испытывала искреннюю неприязнь.

Гарольд издавал литературный журнал оганкуитской средней школы и писал странные рассказы, в которых повествование велось в настоящем времени или от второго лица, а порой оба этих приема использовались одновременно. «Ты проходишь по коридору бреда, проталкиваешься сквозь разбитую дверь и смотришь на гонки звезд…» — таков был стиль Гарольда.

— Он занимается мастурбацией, не снимая штанов, — однажды сообщила Эмми по секрету Фрэнни. — Разве это не мерзко? Мастурбирует в штанах и не меняет трусы до тех пор, пока они не начинают стоять колом.

У Гарольда были черные жирные волосы. При довольно высоком росте — около шести футов, он весил почти двести сорок фунтов. Он обожал остроносые ковбойские сапоги, широкие кожаные ремни, которые ему приходилось постоянно подтягивать, потому что талия у него была шире задницы, а еще он любил просторные цветастые рубашки, развевающиеся на нем как паруса. Фрэнни было все равно, часто ли он занимается мастурбацией, сколько он весит и кому на этой неделе он подражает — Райту Моррису или Хьюберту Селби-младшему. Но, глядя на него, она всегда испытывала неловкость и легкое отвращение, словно на уровне примитивной телепатии ощущала, как каждую мысль Гарольда обволакивает сперма. Она не думала, даже в нынешней ситуации, что он станет опасным, но он может быть таким же неприятным, как всегда, а то и больше.

Он не заметил ее, потому что смотрел на дом.

— Есть тут кто-нибудь? — крикнул он, потом просунул руку в окно «кадиллака» и посигналил. Звук полоснул Фрэнни по нервам. Она не откликнулась бы, но только, когда Гарольд будет садиться в машину, он ведь увидит яму и ее саму, сидящую на краю ямы. Она чуть было не поддалась минутному искушению уползти поглубже в сад, лечь среди гороха и бобов и затаиться, пока, устав ждать, он наконец не уедет.

«Прекрати, — сказала она самой себе. — Прекрати немедленно. Как бы то ни было, это еще один живой человек».

— Я здесь, Гарольд, — отозвалась Фрэнни.

Гарольд подпрыгнул; его жирные ягодицы, обтянутые тугими штанами, заколыхались. Очевидно, он просто совершал объезд, вовсе не надеясь кого-нибудь встретить. Он оглянулся. Фрэнни вышла из сада, стряхивая землю с ног, смирившись с тем, что придется предстать перед ним и спортивных шортах и открытой майке. Глаза направлявшегося к ней Гарольда жадно скользнули по ее телу.

— Привет, Фрэн, — сказал он счастливым голосом.

— Привет, Гарольд.

— Я слышал, что ты с успехом сопротивляешься смертельной болезни. Поэтому первым делом решил заехать к тебе. Я обследую город, — он улыбнулся ей, обнажая зубы, к которым зубная щетка за всю его жизнь прикасалась в лучшем случае пару раз.

— Меня ужасно расстроило известие о смерти Эми, Гарольд. А твои родители?..

— Увы, да, — ответил Гарольд. Он на мгновение опустил голову, а потом так резко поднял ее, что его слипшиеся волосы разлетелись в разные стороны. — Но жизнь, несмотря ни на что, продолжается, верно?

— Наверное, да, — подавленно произнесла Фрэнни. Он снова взглядом обшарил ее грудь, и она пожалела, что не надела свитер.

— Как тебе моя машина?

— Она, кажется, принадлежала мистеру Браннигану? — Рой Бранниган был местным агентом по продаже недвижимости.

— В прошлом, — безразличным тоном проговорил Гарольд. — Раньше я считал, что в наши трудные времена всякого, кто разъезжает на таком гигантском чудовище, следует повесить на первом же столбе, но теперь все изменилось. Меньше людей — больше бензина. И всего остального тоже. — В его глазах блеснули огоньки, когда он бросил взгляд на ее пупок, потом резко перевел его на лицо, затем на шорты и снова на лицо. Он улыбался одновременно и весело, и смущенно.

— Гарольд, прости, но я…

— Но какие у тебя могут быть дела, дитя мое?

Ощущение нереальности происходящего вновь начало охватывать ее, и она подумала, сколько может вынести человеческий мозг, прежде чем лопнуть, как непомерно раздутый резиновый круг. «Мои родители умерли, но я пережила это. Какая-то невероятная, непостижимая болезнь завладела всей страной, а может, и миром, выкашивая подряд и праведных, и неправедных. Я и это вынесла. Я копаю яму в том саду, который мой отец пропалывал еще только неделю назад, и когда яма станет достаточно глубокой, я собираюсь положить его туда и, думаю, смогу справиться и с этим. Но Гарольд Лодер, восседающий в „кадиллаке“ Роя Браннигана, ощупывающий меня глазами с головы до ног и называющий „дитя мое“? Я не знаю, Господи. Я просто не знаю».

— Гарольд, — сказала она сдержанно. — Я не твое дитя. Я старше тебя на пять лет. Я по законам физиологии не могла бы быть твоим ребенком.

— Это же такое выражение, — попытался оправдаться Гарольд и заморгал, угадывая в ее словах скрытый гнев. — Но все же, что это за яма? Вон там?

— Это могила. Для моего отца.

— А-а, — протянул Гарольд тихо и смущенно.

— Я иду в дом, чтобы выпить воды, прежде чем закончить работу. Если говорить напрямик, я хочу, чтобы ты поскорее уехал. Мне сейчас не до разговоров.

— Понимаю, — сказал он натянуто. — Но, Фрэн… в саду?

Она уже направлялась к дому, но после его слов обернулась в ярости.

— А что ты, собственно, предлагаешь? Чтобы я положила его в гроб и дотащила до кладбища? Господи, ради чего? Он любил свой сад! И вообще тебе-то какое до всего этого дело? Тебе какая разница?

Она заплакала, потом повернулась и побежала на кухню, чуть не ударившись о передний бампер «кадиллака». Она была уверена, что Гарольд смотрит на ее подрагивающие ягодицы, включая это зрелище в бесконечно прокручивающийся у него в голове порнофильм. От этого она еще больше разозлилась, расстроилась и заплакала горше, чем когда-либо в жизни.

Входная дверь с шумом захлопнулась за ней. Она подошла к раковине и залпом выпила подряд три стакана воды. Тут же ее пронзила до самой макушки серебряная игла острой боли. Потрясенный желудок Фрэнни свело судорогой, и на мгновение она склонилась над раковиной, полуприкрыв глаза, ожидая, что сейчас ее начнет выворачивать наизнанку. Но желудок дал понять, что принимает холодную воду по крайней мере в качестве эксперимента.

— Фрэн? — Голос Гарольда звучал тихо и неуверенно.

Она обернулась и увидела его за прозрачной входной дверью, с бессильно опущенными руками. Он выглядел обеспокоенным и несчастным, и Фрэнни неожиданно стало его жалко. Гарольда Лодера, который объезжал печальный, вымерший город на «кадиллаке» Роя Браннигана, Гарольда Лодера, у которого, вероятно, никогда в жизни не было ни одного любовного свидания и которого разъедало чувство, возможно, определяемое им самим как «мировое презрение». К свиданиям, девушкам, друзьям, абсолютно ко всему. И очень может быть, к самому себе в том числе.

— Прости, Гарольд.

— Нет, я не имел права ничего говорить. Послушай, если ты не против, я бы помог тебе.

— Спасибо, но лучше я сделаю это сама. Потому что это…

— Очень личное. Конечно, я понимаю.

Она могла бы достать свитер из шкафа на кухне, но он, конечно, сразу догадался бы о причине, а ей не хотелось снова смущать его. Гарольд очень старался быть хорошим парнем, что отчасти напоминало ситуацию, когда ты говоришь на иностранном языке. Она вышла на крыльцо, и с минуту они оба смотрели оттуда на сад, на яму с раскиданной вокруг землей. А полдень успокаивающе, дремотно гудел вокруг, словно ничего в жизни не изменилось.