была в восторге от каждого блюда: бифштекса, жареного картофеля, растворимого кофе и пирога с клубникой и ревенем.

В холодильнике лежал клубничный пирог в фирменной обертке. Посмотрев на него некоторое время тоскливым, остолбеневшим взглядом, Фрэнни вынула его и, положив на стол, отрезала кусочек. Одна клубничка шлепнулась на стол, когда Фрэнни перекладывала отрезанный ломтик на тарелку. Она подобрала ягодку и съела. Салфеткой она вытерла оставшееся на столе маленькое пятнышко сока, затем накрыла оберткой пирог и снова положила его в холодильник.

Когда она поворачивалась, чтобы взять свой кусок пирога, ее внимание случайно привлек держатель для ножей рядом с буфетом. Его сделал отец из двух намагниченных пластинок. Ножи висели на них лезвиями вниз, сверкая на утреннем солнце. Она долго смотрела на ножи унылым, почти безучастным взглядом, беспрестанно разглаживая руками складки повязанного вокруг талии передника.

Наконец, минут пятнадцать спустя, она вспомнила, что собиралась что-то сделать. Но что? В памяти без всякой видимой причины всплыла парафраза библейского изречения: «Прежде чем вынуть сучок из глаза брата твоего, извлеки бревно из собственного». Она задумалась. Сучок? Бревно? Ее всегда особенно волновало последнее. Что за бревно? Столп лунного света? Деревянный столб? А еще есть огненный столп и остолбеневший взгляд, не говоря уже о песне, которую она когда-то выучила в церковной воскресной школе: «Я стану веры столпом».

«Прежде чем вынуть сучок из глаза брата твоего…»

Но это не сучок, а пирог. Она обернулась и увидела ползающую по нему муху. Фрэнни взмахнула рукой. До свидания, леди Муха, а не то схвачу за брюхо.

И она снова замерла, глядя на пирог. Ее мать и отец умерли. Мать — в санфордской больнице, а отец, чья мастерская всегда была гостеприимно открыта для одной маленькой девочки, лежал мертвый в кровати своей прямо над ней. Почему ее мысли складываются в рифму? Формулируются в виде каких-то безвкусных, дешевых рифмованных фраз вроде тех дурацких упражнений на тренировку памяти, напоминающих бред: у моего пса вошки, они кусают его за ножки…

Неожиданно она вышла из оцепенения, и ее охватил страх. Она почувствовала запах чада. Что-то горело.

Фрэнни судорожно огляделась и на включенной плите увидела сковородку, на которой жарила себе картофель в масле. Она совсем про него забыла. Над сковородкой вонючим облаком клубился дым. Масло с сердитым шипением выплескивалось на конфорку и разлеталось вокруг яркими, сверкающими брызгами, словно невидимая рука размахивала невидимой бутановой зажигалкой. Сковорода была вся черная.

Фрэнни дотронулась до ее ручки и, вскрикнув, отдернула пальцы. Слишком горячо. Она схватила кухонное полотенце, обернула им ручку, быстро вынесла шипевшую, как дракон, сковородку через заднюю дверь и поставила ее на верхнюю ступеньку крыльца. Со двора долетал запах жимолости и гудение слетевшихся на нее пчел, но Фрэнни этого почти не замечала. На мгновение в плотной, глухой пелене, окутывавшей последние четыре дня ее эмоциональное восприятие мира, образовалась брешь, и Фрэнни почувствовала острый страх. Страх? Нет — невероятный ужас, почти панику.

Она вспомнила, как нарезала картошку и положила ее в масло. Теперь вспомнила. Но на какое-то время она просто… Бывает же такое! Она просто об этом забыла.

Стоя на крыльце с полотенцем в руках, Фрэнни пыталась точно восстановить ход своих мыслей с того момента, как поставила картофель на огонь. Это казалось очень важным.

Ну сначала она подумала, что еда, состоящая из одной жареной картошки, не слишком питательна. Потом она стала фантазировать, что, если бы «Макдоналдс» на шоссе 1 был еще открыт, она не жарила бы картошку сама, а купила бы ее там и еще взяла бы гамбургер. Это же просто — сесть в машину и доехать до лотка у ресторана, где продают навынос уже готовую еду. Она взяла бы самый большой гамбургер и картофель крупной нарезки, тот, что продается в ярко-красных картонных упаковках, заляпанных изнутри мелкими жирными пятнышками. Безусловно, вредная для здоровья, но такая вкусная еда. А кроме того, у беременных женщин бывают свои причуды.

Так она добралась до следующего звена цепочки. Мысли о странных желаниях подвели ее к мыслям о клубничном пироге в холодильнике. Ей вдруг больше всего на свете захотелось этого пирога. Она отрезала себе кусочек, а потом в поле ее зрения попал держатель для ножей, который отец смастерил для матери (миссис Эдмонтон, жена доктора, так завистливо относилась к этому предмету, что Питер два года назад на Рождество подарил ей такой же), а потом в ее голове произошло… короткое замыкание. Сучки… бревна… мухи…

— Боже мой, — сказала Фрэнни пустынному двору и заросшему сорняками отцовскому саду. Потом она села и, закрыв лицо передником, заплакала.

Когда слезы высохли, ей стало немного легче… но страх не прошел. «Уж не выживаю ли я из ума? — спрашивала она себя. — Неужели это таким образом и происходит, когда ты страдаешь нервным расстройством или назовите это как угодно?»

Ее отец умер прошлым вечером в половине девятого, и с тех пор она утратила способность связно мыслить, а стала думать как-то обрывочно. Она забывала о том, что сделала раньше, ее мысли сбивались и путались. Она могла просто сидеть, вообще ни о чем не думая, осознавая окружающий мир не больше, чем безмозглый кочан капусты.

После смерти отца она долго просидела у его постели. Наконец она спустилась вниз и включила телевизор. Просто так, чтобы, как говорится, чем-нибудь себя занять. Работала только одна станция — Дабл-ю-си-эс-эйч, портлендское отделение Эн-би-си. Показывали какое-то безумное шоу, имитирующее публичную казнь. Негр, словно вырвавшийся из ночного кошмара куклуксклановца, которому снились африканские охотники за человеческими головами, делал вид, что убивает из пистолета белых людей под аплодисменты зрителей. Конечно, это инсценировка — по телевизору никогда не показали бы ничего подобного, если бы это происходило на самом деле, но выглядело это слишком уж реалистично. Она почему-то вспомнила «Алису в Стране чудес», только здесь «Головы долой!» кричала не Червонная Королева, а… что? кто? Черный Принц, подумала она. Хотя эта туша в набедренной повязке мало походила на Принца.

Позже (но через какое время, она не могла бы сказать) в студию ворвались другие люди. Завязалась перестрелка, которая была поставлена еще более реалистично, чем публичная казнь. Она видела людей, которым пули крупного калибра чуть напрочь не снесли головы и которые валялись на полу, истекая кровью, яркими фонтанами хлеставшей из их распоротых шей. Она рассеянно подумала, что время от времени телевизионщикам следовало бы давать заставку, предупреждающую родителей, что нужно вывести детей из комнаты или переключиться на другой канал. Студия может вообще лишиться лицензии на трансляцию за показ этой невероятно кровавой программы.

Когда камера стала показывать лишь прожекторы студийного потолка, Фрэнни выключила телевизор, легла на кушетку и уставилась в свой собственный потолок. Там она и уснула, а утром была почти уверена, что этот ужас ей лишь приснился. В том-то и было дело: начиная со смерти матери, все происходящее стало казаться ей одним сплошным ночным кошмаром, наполненным тревогой и страхами. Смерть отца лишь усугубила то смятение, в котором она уже пребывала. Как и в «Алисе», вещи становились все более и более странными.

В городе устроили специальное собрание. И отец, несмотря на плохое самочувствие, пошел на него. Фрэнни, находившаяся в сомнамбулическом состоянии, утратившая ощущение реальности, но физически по-прежнему здоровая, отправилась вместе с ним.

Городской зал был переполнен. В нем собралось гораздо больше людей, чем на традиционных городских собраниях в конце февраля — начале марта. Многие кашляли, чихали и утирались носовыми платками. Жители были напуганы и готовы взорваться по малейшему поводу. Они говорили громкими хриплыми голосами, вскакивали с мест, потрясали кулаками, некоторые пускались в демагогию. Многие — и не только женщины — плакали.