Заправочная станция Хэпскомба находилась на 93-м шоссе к северу от Арнетта, захолустного городишка из четырех улиц, расположенного в ста десяти милях от Хьюстона. Этим вечером ее завсегдатаи, сидя рядом с кассой, потягивали пиво, лениво переговаривались и глазели на жуков, слетавшихся на свет ярко горевшей вывески.

Станция принадлежала Биллу Хэпскомбу, и потому все считались с ним, хотя он был круглым дураком. Другие, имей они свою собственность, тоже могли бы снискать всеобщее уважение, но у них не было ничего. Арнетт переживал тяжелые времена. В 1980 году в городе было два крупных предприятия: завод по выпуску электронных калькуляторов и фабрика по изготовлению бумажной продукции (в основном для пикников и уличной торговли горячей пищей). Теперь же фабрика была закрыта, а производство калькуляторов чахло день ото дня — в Тайване их выпуск, как и изготовление портативных телевизоров и транзисторов, обходился промышленникам намного дешевле.

Бывшие работники бумажной фабрики Норман Брюетт и Томми Уоннамейкер получали пособие по безработице. Генри Кармайкл и Стю Редман трудились на заводе калькуляторов, но у них редко выходило больше тридцати рабочих часов в неделю. Виктор Полфри был на пенсии и курил вонючие самокрутки — только их он и мог себе позволить.

— Так вот я о чем толкую, — говорил им Хэп, положив руки на колени и наклонившись вперед. — Они сказали, что прикрутят эту хреновую инфляцию, а вместе с ней и этот чертов национальный долг. Мол, у нас есть бумага и печатные станки, мы нашлепаем 50 миллионов тысячедолларовых банкнот и запустим их в обращение.

Полфри, работавший до 1984 года механиком, был единственным из присутствующих, у кого хватало чувства собственного достоинства, чтобы указывать Хэпу на особенно дурацкие его заявления. Сейчас, сворачивая очередную свою вонючую папироску, он сказал:

— Они не станут делать этого. Если они так поступят, то все будет, как в Ричмонде в последние два года Гражданской войны. В те дни, когда тебе хотелось получить кусок имбирного пряника, ты давал булочнику доллар конфедератов, а он клал его на пряник и отрезал кусок того же размера. Деньги, понимаете ли, всего лишь бумага.

— Я знаю людей, которые не согласились бы с тобой, — хмуро ответил Хэп, подбирая красную пластиковую скрепку со стола. — Это те, кому я задолжал. Они просто сгорают от нетерпения заполучить свои денежки.

Стюарт Редман, едва ли не самый тихий человек в Арнетте, сидел на одном из треснувших пластмассовых стульев, держа в руках банку пива и глядя в большое окно станции обслуживания на шоссе 93. Стю знал о бедности не понаслышке. Он рос здесь, в городе, в постоянной нужде. Ему было только семь лет, когда умер его отец, зубной врач, оставив на руках жены, кроме самого Стю, еще двух сыновей.

Мать Стю получила работу на стоянке грузовиков «Ред Болл» под Арнеттом, которую ему сейчас было бы хорошо видно прямо отсюда, если бы она не сгорела дотла в 1979 году. Денег только-только хватало, чтобы прокормиться четверым, но ни на что больше не оставалось. В десять лет Стю пошел работать. Сначала к Роду Такеру, владельцу «Ред Болл»: после уроков он помогал разгружать грузовики за 35 центов в час. Потом подался на скотобойню в соседний городок Брейнтри, прибавив себе лет, чтобы получить возможность за жалкие гроши вкалывать по двадцать изматывающих часов в неделю.

Сейчас, слушая спор Хэпа и Вика Полфри по поводу денег и их таинственного свойства моментально испаряться, он вспоминал, как поначалу до крови стирал руки, таская бесконечные тележки, нагруженные шкурами и потрохами. Стю пытался спрятать свои израненные ладони от матери, но не прошло и недели, как она заметила это. Она немного поплакала, хотя была не из плаксивых, но не попросила его бросить работу. Она знала, в каком они положении. Она была реалисткой.

Стю стал молчаливым отчасти от того, что у него никогда не было друзей, вернее, времени на них. Была школа и была работа. В тот год, когда он устроился на бойню, от пневмонии умер его младший брат, Дев. Стю так и не смог до конца примириться с этим. Самому себе он объяснял это внутренним чувством вины. Стю любил Дева больше всех… но его уход означал и то, что одним ртом стало меньше.

В средней школе он заболел футболом. Мать поощряла его увлечение, несмотря на то, что из-за этого у него оставалось меньше времени для работы. «Играй, — говорила она. — Если у тебя и есть шанс выбраться отсюда, Стюарт, то это футбол. Играй. Помни об Эдди Уорфилде». Эдди Уорфилд был местным героем. Он родился в семье, жившей еще беднее Редманов, прославился как защитник районной школьной команды, потом уехал в Техас, получил спортивную стипендию и десять лет выступал за команду «Грин Бей Пакерз», в основном в качестве защитника. Сейчас Эдди владел целой сетью закусочных на западе и юго- западе и в их городке превратился в легендарную личность. Когда в Арнетте говорили «успех», всегда имели в виду Эдди Уорфилда.

Стю не был защитником и не обладал талантами Эдди Уорфилда. Но с первого же года учебы в старших классах ему казалось, что по крайней мере у него есть шанс рассчитывать на небольшую спортивную стипендию, если он очень постарается… кроме того, существовали программы, позволявшие наряду с образованием получить рабочую профессию, а школьный консультант рассказал ему о специальной программе обучения в кредит.

Вскоре его мать заболела и не смогла больше работать.

Это был рак. За два месяца до окончания его учебы в школе она умерла, оставив на его попечение брата Брюса. Стю отказался от спортивной карьеры, а значит — и от надежды на спортивную стипендию, и пошел работать на завод калькуляторов. В итоге именно Брюс, который был моложе Стю на три года, сумел выбраться отсюда. Теперь он работал в Миннесоте системным аналитиком в фирме IBM. Писал он не часто. Последний раз они виделись, когда Брюс приезжал на похороны жены Стю, которая умерла от той же разновидности рака, что и их мать. Он думал, что, должно быть, и Брюса тяготит свой груз вины… и, наверное, он немного стыдится того, что его родной брат потихоньку стареет в вымирающем техасском городишке, проводя дни на фабрике калькуляторов, а вечера — у Хэпа или за кружкой пива в таверне «Голова индейца».

Супружество, оставшееся счастливейшей порой его жизни, длилось всего лишь полтора года. Чрево его жены произвело на свет единственного зловещего мертворожденного ребенка. Это было четыре года назад. С тех пор у него появилась мечта уехать из Арнетта в поисках лучшей доли, но инерция размеренного существования маленького городка — негромкая завораживающая мелодия родных мест, знакомые лица — удерживала его. В Арнетте Стю любили, а Вик Полфри как-то даже удостоил его высшего комплимента, назвав «классный кореш».

Пока Вик и Хэп препирались, сумерки с левой стороны неба еще не успели сгуститься до конца, но земля уже погрузилась во тьму. В эти часы машин по 93-му следовало не много, что и было одной из причин, по которой у Хэпа скопилось такое множество неоплаченных счетов. Но Стю увидел, что один автомобиль все-таки приближается к станции.

Между ним и станцией оставалось еще четверть мили, когда последний луч заходящего солнца упал на запыленную хромированную поверхность машины. Зоркие глаза Стю сразу узнали в ней очень старый «шевроле», эдак 75-го года выпуска. «Шевроле», виляя из стороны в сторону, полз по шоссе с выключенными фарами со скоростью не более пятнадцати миль в час. Пока, кроме Стю, никто его не