можно сказать о золоте и серебре. Человек, который любит деньги, — ублюдок, вызывающий ненависть окружающих. Человек, который не умеет их заработать, — дурак. Но его нельзя ненавидеть, его надо пожалеть.

Фрэнни подумала, не имеет ли отец в виду бедного Поля Карона, с которым дружил еще до ее рождения, но спросить не решилась.

В любом случае ему важно было показать ей не то, что в лучшие годы он скопил порядочно денег, чтобы их семья жила в достатке, а то, что ни в хорошие времена, ни в плохие она никогда не была обузой для них. Он с гордостью говорил друзьям, что отправил дочь учиться. А чтобы его деньги и ее мозги не пропали даром, делился он с ними, она пошла старым, проторенным путем — гнула спину и отсиживала зад. Нужно трудиться, упорно трудиться, если хочешь выбиться в люди, а не сидеть в дерьме. Ее мать никогда этого не понимала. Перемены коснулись и женщин, нравится им это или нет, а до Карлы никак не доходило, что Фрэнни не из тех девиц, которые озабочены исключительно поиском мужа.

— Она видит, что Эми Лодер выходит замуж, — заметил Питер, — и думает: «На ее месте должна была бы быть моя Фрэн. Эми хорошенькая, но если ее поставить рядом с моей дочерью, то Эми Лодер будет похожа на старую треснувшую посудину». У твоей матери всегда были допотопные взгляды на жизнь, и ее уже не переделать. Именно поэтому, когда вы слегка задеваете друг друга, время от времени вылетает сноп искр, как при соприкосновении стали с точильным камнем. И тут нет виноватых. Но ты должна помнить, Фрэн, она уже слишком стара, чтобы измениться, а ты теперь достаточно взрослая, чтобы понимать это.

После этих слов он опять завел разговор о работе. Он рассказал ей, как одному из его напарников прессом чуть не раздавило большой палец, потому что в тот момент, когда на этот чертов палец опускался пресс, тот замечтался о бильярде. Просто повезло, что Лестер Кроули вовремя оттащил его. Но, добавил отец, наступит день, когда Лестера Кроули там уже не будет. Он вздохнул, представляя, что и сам скоро уйдет оттуда, потом повеселел и поведал ей о своей идее, как можно замаскировать автомобильную антенну в декоративных деталях капота.

Их удлинившиеся тени скользили по грядкам впереди них. Отец переходил с одной темы на другую, и голос его звучал мягко и неторопливо. Как всегда, это подействовало на нее успокаивающе. Она пришла сюда кое-что рассказать, но с раннего детства она приходила к отцу, чтобы рассказывать, и оставалась, чтобы слушать. Ей никогда не было с ним скучно. Насколько она знала, никому не было с ним скучно, кроме разве что ее матери. Он был прирожденным рассказчиком.

Она сразу заметила, что он замолчал. Сидя на камне в конце грядки, Питер набивал трубку и смотрел на дочь.

— Что случилось, Фрэнни?

Она медлила с ответом, неуверенно глядя на него, не зная, как начать. Она оказалась здесь, чтобы поделиться с отцом своими проблемами, но сейчас не могла собраться с духом сделать это. Повисшая между ними тишина разрасталась, становясь все больше и больше, пока наконец не превратилась в бездну, которую Фрэнни дольше не в силах была выносить. И она бросилась в нее.

— Я беременна, — сказала она просто.

Отец перестал набивать трубку и уставился на дочь.

— Беременна, — повторил он так, будто никогда не слыхал такого слова. Потом произнес: — Ох, Фрэнни… это шутка? Или игра?

— Нет, папа.

— Ну-ка поди ко мне и присядь.

Она послушно побрела в конец грядки и села рядом с ним. От городского пустыря их участок земли был отделен каменной стеной. Вдоль нее тянулась живая изгородь из причудливо переплетенной дикой зелени, которая источала сладкий аромат. В висках у Фрэнни стучало, и ее слегка подташнивало.

— Ты уверена? — спросил он.

— Конечно, — ответила она, а потом, помимо своей воли, без всякого умысла и следа наигранности громко разрыдалась. Отец обнял ее одной рукой, и казалось, прошла целая вечность, пока наконец, справившись со слезами, она не решилась задать вопрос, который волновал ее больше всего: — Папа, ты все еще любишь меня?

— Что? — он удивленно взглянул на нее. — Да. Я все еще очень люблю тебя, Фрэнни.

Она снова расплакалась. Но на этот раз, предоставив ей утешаться самой, он стал раскуривать трубку, и из нее начали медленно выплывать легкие струйки дыма.

— Ты разочарован?

— Я не знаю. У меня никогда раньше не было беременной дочери, и я понятия не имею, как мне это воспринимать. Это Джесс?

Она кивнула.

— Ты сказала ему?

Она снова кивнула.

— А он?

— Он сказал, что женится на мне. Или заплатит за аборт.

— Свадьба или аборт, — пробормотал Питер Голдсмит и сделал глубокую затяжку. — Ишь ты, каков умник!

Она посмотрела на свои руки, лежащие на коленях. Грязь забилась в морщинки на костяшках и под ногти. «Руки леди выдают ее привычки, — зазвучал внутри ее голос матери. — Беременная дочь. Мне придется покинуть церковную общину. Руки леди…»

Отец смущенно произнес:

— Я бы не хотел совать нос в ваши отношения, но все же он… или ты… как-нибудь предохранялись?

— Я принимала противозачаточные таблетки, — сказала Фрэнни. — Они не сработали.

— В таком случае мне некого винить, разве что вместе вас обоих, — он пристально посмотрел на нее. — Но я не могу сделать этого, Фрэнни. Я не могу обвинять. В шестьдесят четыре люди часто забывают, какими они были в двадцать один. Поэтому мы не будем говорить о вине.

Фрэнни почувствовала огромное облегчение. Это было немного сродни обмороку.

— Зато твоя мать, — продолжат Питер Голдсмит, — найдет, что сказать о вине. Я не остановлю ее, но и поддерживать не буду. Ты понимаешь меня?

Она кивнула. Отец больше уже не пытался возражать ее матери. Вслух. Все из-за ее ядовитого языка. Когда ей возражают, она порой может потерять контроль над собой как-то предупредил Фрэнни отец. А когда она теряет контроль над собой, у нее запросто может появиться желание зарезать человека своим острым языком, и раскаяние наступит слишком поздно, чтобы успеть спасти раненую жертву. Фрэнни предполагала, что, возможно, много лет назад отец встал перед выбором: противостоять ей и неизбежно прийти к разводу или смириться. Он предпочел последнее, но на свой лад.

Фрэнни тихо спросила:

— Ты уверен, что сможешь не встревать в эту историю, папа?

— Ты хочешь, чтобы я принял твою сторону?

— Не знаю.

— Что ты собираешься делать?

— С мамой?

— Нет. С собой, Фрэнни.

— Не знаю.

— Выйдешь за него? Ведь, как говорится, на что живет один, того и на двоих хватит.

— Вряд ли я это сделаю. Похоже, я разлюбила его, папа, если вообще когда-нибудь любила.

— Из-за ребенка? — Его трубка хорошо разгорелась, и в летнем воздухе разливался сладковатый аромат табака. В саду начали сгущаться тени, завели свою песню сверчки.

— Нет, дело не в ребенке. Это должна было случиться. Джесс… — Она запнулась, пытаясь сообразить, что же с Джессом не так. Хотя до определений ли, когда тебе пришлось столкнуться с проблемой неожиданной беременности, с острой необходимостью принимать решение самой и освободиться