— Поболеть нельзя, — пробурчал в ответ де Бельвар.

— Никак нельзя, ваша правда, все разладилось, все пришло прямо-таки в отчаянное положение, — с готовностью согласился Арнуль.

— Есть хочется, — сказал граф. Арнуль чуть не подпрыгнул от восторга.

— На поправку, значит, дело пошло, ей-ей, душа вы наша, сейчас, все сделаю! — Арнуль засуетился, бросился звать свою жену, отдавать распоряжения, чем накормить ослабевшего графа.

Джованни проснулся оттого, что в графской спальне засуетились люди. В первый момент он ужасно перепугался, подумал, уж не случилось ли самое страшное несчастье, какое только могло ждать его в этой жизни — де Бельвар умер. Джованни подскочил в ужасе на кровати, забыл даже про свои ушибы, прислушался. Никаких воплей и причитаний слышно не было. Он подошел к перегородке, отделявший его спальню от графской, постоял в нерешительности, стискивая руки, несколько раз глубоко вздохнул, решил, что готов принять на себя любой удар судьбы, и вышел в комнату де Бельвара.

Графа усадили в кровати, обложив множеством подушек и пуфиков, Арнуль кормил его с ложки каким-то отваром и вытирал салфеткой губы, де Бельвар ворчал:

— Только с голодухи можно такое есть, ничего лучше нет что ли?

— Вам нельзя сейчас тяжелую пищу принимать, мессир, потерпите малость, — уговаривал его Арнуль.

У Джованни на мгновение потемнело в глазах, он покачнулся, но тут же взял себя в руки. Никогда не слышал он, чтобы от радости падали замертво.

— А, мессир епископ, — обратился к нему Арнуль, — поспали немножко? У нас тут, как видите, все образуется, слава Создателю.

Джованни подошел к кровати.

— Доброе угро, — сказал граф. При этом Арнуль вытирал ему бороду, поэтому вышло довольно умилительно и забавно.

Джованни улыбнулся. Ему очень хотелось броситься де Бельвару на шею, но это, конечно же, было совершенно невозможно. Он уселся в изножий графской кровати, позади Арнуля.

Покончив с едой, граф потребовал к себе Стива Белку. Ждать пришлось долго. Наконец тот явился, сильно хромая, с перебинтованной головой и подвязанной челюстью, все лицо Стива распухло от ушибов, так что он представлял собой весьма плачевное зрелище.

— Бог в помощь, — промямлил он, трогая свою свернутую челюсть.

— Наслышан о твоих подвигах, — сказал граф, и тон его заставил Стива Белку сжаться и потупиться, словно провинившегося ученика, пытающегося избежать неминуемого наказания строгого воспитателя.

— За подстрекательство людей к бунту следовало бы тебя вздернуть немедля, — продолжал граф, — но ладно, какой в том прок? У тебя толку не хватит мне навредить. Еще раз узнаю, что ты чего-нибудь подобное вытворяешь, будешь болтаться на стене, ясно тебе?

Стив пробормотал нечто невразумительное.

— И не надейся на то, что ты мой родственник, это еще хуже. Подлый, неблагодарный! Родственничек, нечего сказать. И вообще, злоупотребил ты моим гостеприимством. Я болею, и ранили меня из-за тебя, между прочим, а ты, значит, решил, что можешь в моем доме самовольничать? Так вот, запомни навсегда, все и вся в этом замке принадлежит мне: и жизнь, и благополучие каждого человека, который здесь находится. Я здесь хозяин и могу делать все, что мне угодно, ты же никто и находишься здесь только по моей милости, я могу приказать тебя повесить, могу вышвырнуть прочь, и если я хоть раз еще услышу, что ты похотствуешь в моем доме, я так и сделаю. Пошел вон, — граф устал от такой длинной тирады, улегся поудобнее на подушках и даже не взглянул на Стива Белку, который помялся еще немного у порога, потрогал свою челюсть, пробурчал: «Ну и трахай их всех сам», — и довольно поспешно ретировался.

Он, верно, еще не успел спуститься по лестнице, как к графу пришел капитан Робер с докладом, что под стены замка вернулись люди стаффордского шерифа и требуют выдать им епископа Силфора. Де Бельвар только выругался, даже не слишком крепко.

Что и следовало ожидать, — торжественно провозгласил Арнуль.

Потом граф полежал, отдохнул, и ему скоро сделалось скучно.

— Арнуль, принеси что ли договор, который мы с силфорскими канониками заключили, — попросил он.

— Отдыхайте лучше, Гийом, это дело не спешное, возразил Джованни.

Граф в изумлении уставился на него:

— Гийом?

Вы просили меня называть вас по имени, — сказал Джованни.

— Не помню, — нахмурился де Бельвар.

— Если вы не хотите, тогда прошу меня простить, я больше не стану, — смутился Джованни.

— Нет, то есть, хорошо… Я рад, Жан.

— Ох, да вы, мессир граф, поди еще не помните, как вы помирать собирались и просили мессира епископа по вам заупокойную служить? — встрял Арнуль, которому сделалось отчего-то неловко.

Де Бельвар с сомнением посмотрел на Арнуля, потом перевел взгляд на Джованни:

— Не помню ничего такого. Это правда? Джованни засмеялся.

— Правда, правда, — закивал Арнуль.

Когда он ушел за документами, припрятанными где-то в очень надежном и очень тайном месте, Де Бельвар тихо спросил Джованни:

— Что я еще должен помнить?

— Ничего, успокойтесь, — опять засмеялся Джованни. — Больше ничего.

Прочитав договор, Джованни остался весьма недоволен.

— Не хочу вас утомлять, дорогой Гийом, но… — подошел он к графу.

— Если я отчего и устал, так это от безделья. Рассказывайте, что там не так, — де Бельвар похлопал ладонью по кровати, приглашая Джованни сесть рядом с собой.

— Нет, в общих чертах вроде все то, только это не земли каноников, это епархиальные земли. Может, нам перезаключить договор, на тех же условиях? Просто я подпишу соглашение вместо каноников, чтобы они не могли ничего оспорить, взбреди им вдруг в голову нечто подобное. Вы понимаете, не слишком-то я им доверяю. Опять же, я теперь их сеньор, и договор с моей личной печатью и подписью будет весомее. Ну и поручился за них аббат Бернар, а я бы не хотел иметь с ним дел.

Де Бельвар внимательно выслушал Джованни, обдумывая какую-то свою мысль.

— Согласен, — сказал он. — Этот договор требуется заключить по новой, и там надо дополнить еще кое-что. В бумаге этой сказано, что я выплатил каноникам за пользование землей все сполна на пять лет вперед, так?

— Так, — кивнул Джованни.

— Только, когда мы этот договор заключали, каноники ваши свое хозяйство так угробили, что я думал, оно мне вообще в убыток встанет. Но при нормальном управлении ваши земли стали приносить неплохую прибыль, и я поэтому считаю своим долгом предложить вам, Жанн, друг мой, выплату некоторой суммы, — скажем, каждые полгода, — в соответствии с тем, как идут дела, какие цены на рынках.

— Гийом, насколько я могу судить, вы заплатили каноникам неплохую сумму, да еще и оставили некоторые привилегии. Вот, например, на выпас скота…

— Жанн, я же сказал, это дело чести, — перебил его де Бельвар. — Говоря начистоту, каноникам я бы ничего доплачивать не стал, но вам я обязан и вы мой друг… Или вы хотите, чтобы я воспользовался вашим великодушием и неумением вести дела?

— Вы считаете меня наивным в хозяйственных вопросах? Что ж, ваша правда, — вздохнул Джованни. — Я напишу так, как вы пожелаете. Все равно с вами сейчас спорить бесполезно, вы же никуда не торопитесь и можете препираться хоть несколько дней подряд.

Джованни ушел к окну, переписывать договор. Де Бельвар проводил его взглядом, довольный своей затеей. Как все-таки удачно вышло, что он сможет отныне давать Джованни деньги на жизнь, будто во исполнение заключенного по всем правилам делового соглашения. Было отчего гордиться собой. Вряд ли Джованни принял бы от него помощь на других условиях.