матерно ругаясь почти после каждого с трудом сквозь боль проговоренного слова.

— Мессир, не дергайтесь, — бормотал Арнуль, но вряд ли граф его слышал.

Так продолжалось довольно долго. Арнуль, стараясь быть осторожным, пытался вытащить стрелу, де Бельвар ругался и рычал, рыцари налегали, стараясь удержать его, Джованни отирал ему лоб и плакал. Из раны текла кровь, заливая кровать; руки Арнуля уже по самые плечи были в крови. Пришлось резать еще раз, а когда наконец Арнуль вытащил наконечник, кровь начала хлестать так, что все присутствующие оказались перепачканы с головы до ног. Граф потерял сознание. Рану промыли самым лучшим вином, перевязали. Де Бельвар лежал без сознания, вытянувшись на кровати. Как мертвый. Джованни скулил, словно щенок, окончательно потеряв самообладание.

— Ну, ну, будет вам убиваться, — сказал ему Арнуль, которому принесли вода напиться. — Не ровен час, еще сглазите мне все это дело.

Джованни не мог успокоиться, но постарался скулить потише, уткнувшись в подушку графа.

Все ушли отмываться, рядом с де Бельваром остался один Джованни. Никто не стал его тревожить. Верно Арнуль догадался, что его придется отрывать от графской кровати силой.

Через некоторое время де Бельвар пришел в себя и попросил пить. Джованни осторожно напоил его, вновь отер ему испарину со лба. Граф был горячим, и Джованни очень тревожился, но сложно было уповать на то, что в таком случае обойдется без жара. Де Бельвар забылся тяжелым сном, потом проснулся, опять попросил пить и пожаловался на холод. Джованни сбегал, принес одеяла из своей спальни, тщательно укрыл ими графа, потом постоял в нерешительности посреди комнаты, думая, чем бы еще помочь своему любимому, ничего не придумал, вновь встал на колени в головах кровати и принялся горячо молить Господа даровать де Бельвару исцеление. Граф впал в забытье, время от времени начинал беспокойно ворочаться, бормотал, чтобы не опускали ворота, тогда Джованни удерживал его, уверяя, что ворота подняты и все в порядке.

Стало уже совершенно темно, а значит и довольно поздно, когда в спальню де Бельвара тихо вошла вдовствующая графиня с подсвечником в руках.

— Бросили вас тут одного, мессир епископ, — сокрушенно покачала она головой.

— А где все? — шепотом спросил Джованни.

— Внизу, в зале. Напились, и Стефан Фиц-Джон — больше всех, — ответила она. — Я бы пришла помочь в свое время, да только мой зять терпеть не может, когда женщины в его дела вмешиваются. А вам бы умыться хотя бы, вы себя в зеркале видели?

Джованни отрицательно мотнул головой: то ли «не видел», то ли «не надо мне умываться». Вдовствующая графиня пожала плечами.

— Ну, как он? — она кивнула на де Бельвара.

— Жар, — все так же шепотом ответил Джованни. — А кто такой этот Стефан?

— Младший брат Ричарда де Бельвара, барона де Мальпа, отца вот этого несчастного, — сказала престарелая леди. — Сколько живу на свете, а второго такого олуха Царя небесного, как Стив Белка, не видала. В семье не без урода, — она вновь вздохнула и уже собиралась уходить, когда Джованни решился спросить:

— Не знаете, что делает неприятель?

— Деревню жжет, — ответила дама совершенно спокойно, словно речь шла о чем-то обыденном. Я бы вас спать отправила, да только боюсь, Гийом рассердится, если очнется и меня увидит, и никого другого я вам взамен послать не могу, так уж они все расстроились, распереживались, что ничего лучше придумать не могли, кроме как нахлестаться как свиньи. Очень своевременно, нечего сказать.

— Я справлюсь, — заверил графиню Джованни.

— Как знаете, — сказала она, явно испытывая облегчение, что ей в ее возрасте не придется ночь напролет возиться с раненым, и ушла, забрав подсвечник.

Джованни вновь остался в темноте, только огонь потрескивал в камине. Неизвестно, сколько времени он просидел на коленях у изголовья графской кровати, прислушиваясь к неровному дыханию де Бельвара, изредка поднимаясь, чтобы размять затекшие ноги и подложить поленьев в огонь. Потом усталость одолела его, он забылся тяжелым сном, словно провалился в глубокую пропасть, а очнулся, когда уже светало. Граф спал.

Джованни укорил себя за слабость и опять принялся молиться. Он сначала привычно сложил руки для молитвы, потом сплел пальцы и так сжал их, что костяшки побелели, от напряжения у него в глазах темнело, голова кружилась. Но когда де Бельвар проснулся, застонал и повернул голову к Джованни, взгляд графа был вполне осмысленным, он узнал Джованни и даже попытался улыбнуться ему, что Джованни с полным основанием приписал Божьей помощи в ответ на его горячие мольбы.

— Вам лучше? — спросил Джованни, целуя графу руку.

Де Бельвар закрыл глаза, потом открыл их, Джованни понял это как «да». Граф собрался с силами и попросил позвать Арнуля, но Джованни вызвался сам ухаживать за ним. У де Бельвара не было сил спорить. В спальне нашлось все необходимое, и Джованни знал, как ухаживать за тяжело больными:

— Второй муж моей матери погиб на турнире, — рассказывал он, чтобы развлечь графа, — вернее его ранили, а потом он долго умирал дома. Моя мать была предоставлена сама себе и так растерялась, что написала мне, чтобы я поскорее приезжал помогать ей. Она, бедняжка, осталась совсем без денег и не могла позволить себе даже нанять сиделку, а Джованна, моя сестра-близнец, всегда была слишком чувствительна, чтобы справиться с подобными вещами.

Лишь ближе к полудню в спальню заглянул Арнуль — робко, как будто испрашивая разрешения. Джованни позволил ему войти.

— Соберите моих капитанов и этого чертова Стива захватите, — приказал граф.

Арнуль бросился выполнять приказание, радуясь, что его сеньор в состоянии ругаться, а значит, еще не все потеряно.

Когда он вернулся с четырьмя рыцарями и Стивом Белкой, де Бельвар попытался приподняться на кровати. Джованни поддержал его, но все усилия оказались напрасными, графу пришлось опуститься обратно на подушки.

— Что они хотят? — сурово спросил он у Стива.

— Они хотят меня убить. Хотят, чтобы меня выдали им на расправу, — почти хныча ответил Стив Белка, кажется, не совсем еще протрезвевший.

Они ищут вашего правосудия, мессир граф, вмешался один из капитанов. — Они кричали об этом, когда я ходил на стену.

— Ясно, будете пока за главного, Робер Фиц-Уильям, — твердо сказал де Бельвар. — И никакой самодеятельности, никаких переговоров без моего ведома, и никаких вылазок! Ворота не опускать ни под каким предлогом, Стива не слушать.

— Да, мессир, — отчеканил капитан.

Вопреки надеждам Джованни, к вечеру де Бельвару сделалось хуже, у него вновь начался жар. Арнуль только разводил руками: «придется набраться терпения».

На следующее утро граф опять почувствовал облегчение и снова потребовал отчета о поведении неприятеля.

— Никаких изменений, — отрапортовал Робер Фиц-Уильям. — Сидят в деревне и орут под стенами.

— Что орут? — поинтересовался граф.

— Всякие гадости, — хотел было избежать прямого ответа Арнуль. Но это лишь распалило графское любопытство.

— Среди них пошел слух, что они в вас попали, мессир, — ответил капитан.

— Они посчитали, что раз вы не поднимаетесь на стену, то они вас убили, и вы либо уже умерли, либо умираете, — Арнуль пытался жестами, выражающими недоверие, смягчить смысл произносимых слов, что выглядело весьма нелепо. — Поэтому они начали требовать выдачи вашего дяди.

— Обойдутся, — мрачно сказал де Бельвар. — Откуда они вообще взяли, что я здесь?

— Стив выболтал, — ответил капитан.

— Вот кретин, — выругался граф. — Ладно, черт с ним. Мой приказ в силе, никаких переговоров, ворота держать на запоре.