тучами, поскольку он все-таки очень красив. И хотя я их терпеть не мог, до меня дошло, что в этой игре все козыри у меня, потому что я тоже хорош собой и кое-что собой представляю, чего Шону явно не хватало. Я- то умел их развеселить. Я легко врал и соглашался с их идиотскими суждениями о жизни, и они мгновенно теряли к нему интерес. Шон заседал – пустоголовый, как секретутка турагентства, вздернув в недоумении бровь. Но это была пустая победа, и я смотрел на девчонок и задавался вопросом, кто же оставлял записки. Неужели до нее не доходило, что мы ебем друг друга? Разве это ни для кого больше ничего не значило? Очевидно, нет. Я подумывал на ту самую девчонку. Мне показалось, я видел, как она кладет что-то в его ящик. Я узнал, кто она. Отыскал ее ящик и, когда никто не смотрел, достал пару сигарет и положил их туда. Предупреждение. Он никогда не говорил со мной об этих письмах. Но потом до меня дошло, что, может, записки оставляла никакая не девушка. А Джерри, например.
Лорен
Конрой, на которого я напоролась на «Выставке американских комиксов» в «Галерее-1», спрашивает, почему меня не было на консультации в прошлую субботу. Спорить бессмысленно.
– В Нью-Йорке была, – говорю.
Ему пофиг. Я теперь с Франклином. Джуди пофиг. Она встречается с первогодкой Стивом. Стиву пофиг. Она трахнулась с ним в тот вечер, когда отправилась в Уильямстаун. Пофиг мне. Какая же это все скукотища. Конрой, которому насрать, просит меня передать одному парню из нашей группы, чтобы тот пришел в субботу. Какой-то старшекурсник. Так что, оставив записку в ящике этого парня, мы с Франклином идем в «Паб» слегка поднапиться, и он вкручивает мне что-то про символизм в «Куджо», а потом мы отправляемся ко мне. Я не получила ни строчки от Виктора. Вдруг мне приходит в голову, что он, может, просто умер. Разговор, который я подслушала на днях за ланчем:
Мальчик: Думаю, мы должны прекратить. Девочка: Что прекратить? Это? Мальчик: Может быть.
Девочка: Прекратить? Да.
Мальчик: Возможно. Не знаю.
Девочка: Это из-за Европы?
Мальчик: Нет. Просто я не знаю почему.
Девочка: Ты должен бросить курить.
Мальчик: А почему бы тебе не бросить… бросить…
Девочка: Ты прав. Ничего не выходит.
Мальчик: Я не знаю. Ты на самом деле… Ты красива.
Девочка: И ты тоже.
Мальчик: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю.
Девочка: Кротким это не нужно.
Мальчик: Мне нравится новая песня Eurythmics.
Девочка: Это из-за наркотиков, правда?
Мальчик: Хочешь, пойдем обратно ко мне в комнату?
Девочка: Какая песня Eurythmicsl
Мальчик: Это из-за того, что я с ней переспал?
Девочка: Нет. Да. Нет.
Мальчик: Кроткие не хотят? Чего?
Я не рисовала больше недели. Если Виктор не позвонит, поменяю специализацию.
Пол
Позвонила моя мать из Чикаго и сказала, что у нее увели «кадиллак» с парковки у «Неймана Маркуса». Что в пятницу, то есть уже завтра, она летит в Бостон и пробудет там все выходные. Еще она сказала, что хочет, чтоб я приехал туда к ней.
– Подожди-ка. Это же завтра. У меня учеба весь день, – соврал я.
– Дорогуша, ты же можешь пропустить одно занятие и встретиться со своей матерью и Джаредами.
– И Джареды тоже будут?
– Разве я тебе не сказала? Приедет миссис Джаред, и Ричард тоже. Он уезжает на эти выходные из «Сары Лоренс».
– Ричард?
Гм, занятно будет, раздумывал я, но ведь завтра «Приоденься и присунь», и я не оставлю Шона без опеки, это не вариант.
– Ты, наверное, шутишь, – сказал я ей. – Это что, шутка?
Я привалился к стенке в телефонной будке Уэллинга. Весь день я был в городе, много часов провел в аркаде с Шоном, который пытался поставить рекорд в «Джоуст» и нещадно лажал. Мы накурились, а за обедом выпили по три пива, и я подустал. Рядом с телефоном кто-то изобразил хот-дог, сидящий в клетке, с грустными глазами и сжатым от злости ртом, тонкими ручонками обвивающий прутья. Хот-дог вопрошал: «Где моя мама?» – а внизу кто-то приписал: «Это он про колбасу».
– Давай, ты же можешь сесть в пятницу на автобус до Бостона или на поезд? – спросила она, отлично понимая, что пятница – это завтра. – Сколько это стоит? От Кэмдена до Бостона?
– У меня есть деньги. Это не проблема. Но в эти выходные? – спросил я.
– Дорогой, – она умудрилась сделать так, чтобы это прозвучало серьезно, даже на таком расстоянии, – я хочу поговорить.
– А папа что?
После этого наступила заминка, затем:
– А что папа?
– Он тоже приедет? – спросил я, потом добавил: – Я с ним месяц не разговаривал.
– Хочешь, чтобы он тоже приехал? – спросила она.
– Нет. Не знаю.
– Не переживай. Встретимся в «Риц-Карлтоне» в пятницу. Верно, дорогой? – поспешила спросить она.
– Мама, – сказал я.
– Да?
– Ты уверена, что тебе это надо?
Я сдавался. Она вдруг навела на меня такую тоску, что отказаться уже было невозможно ни при каких обстоятельствах.
– Да, дорогуша. И не переживай. До пятницы, верно? – Она помедлила и добавила: – Я хочу с тобой поговорить. Нам надо кое-что обсудить.
Интересно что?
– Ладно, – вздохнул я.
– Позвони, если будут проблемы.
– Да.
– До свидания. Люблю тебя, – сказала она.
– Да, и я тебя, – ответил я.
Она повесила трубку первой, и с минуту я стоял, а затем заехал кулаком о стену и вылетел из будки. Худшего времени моя мать еще никогда не выбирала.
По тому, как он двигается, я вижу, что он знает. Он что-то уловил, и я больше не блуждаю в потемках в роли посланника, коим являюсь. Я знаю, что он знает. То, как он оглядывает комнату, столовую, как он проходит мимо общего корпуса. Что бы он ни делал. И я думаю, я просто думаю, что он знает, что это я. Яви-дела, как он смотрел мне в лицо; эти пронзительные темные глаза сканируют комнаты, в которых он находится, и доходят до меня. Он просто боится подойти ко мне и сказать, что он чувствует? Я слушаю «Ве My Ваbу»[12], и танцую грустные танцы, и напеваю Его имя, и обнимаю себя. Я знаю, что я ему нравлюсь. Я это знаю. И завтра вечером на балу будет финал. Окончательный ответ…
(Я сегодня звонила матери… она плохо себя чувствовала… меня похвалил злобный препод…)
Сегодня на занятии преподаватель спросил нас, может ли человек умереть от разбитого сердца. Это было серьезно. Он, кстати, дьявол. Моя идея ада – быть запертой в комнате вдалеке от тебя, но быть в