фотографий.
А через 2 дня он написал чудесную страницу о похоронах, о том, как убили Твардовского… 54
За границей кто-то назвал ее Элегией. Скорей бы передали, но и тут она уже пошла великолепно.
«Красавец – человек» – все умеет.
На похоронах был инцидент: когда митинг в ЦДЛ объявили закрытым, сзади из зала раздался голос. Встала девушка: «Неужели никто не скажет правды?» И все уходящие остановились, стало тихо, и она тихо и торопливо произнесла: «Говорят, что замечательный поэт, а ведь последняя поэма не напечатана; а «Новый Мир» разогнали, и рот ему заткнули насильно и раньше, чем он закрыл его сам». Никто не поддержал. Но и тычков не было. Только какие-то укоризны: «зачем вы нарушаете».
Сегодня забегал и скороговоркой сообщил, что принимает меры для добычи увеличительного стекла. Мне это было скорее неприятно: жалость, чувство долга.
А как великолепно он написал о Твардовском. Новая у него струна – не грозная, а лирическая.
(Речь, жалко, испортил… И предыдущее о вручении у него дома было мелковато и вяловато.)
А это опять взлет.
Вчера исполнился год его сыну.
На вручение знаков нобелевского лауреата в Москве он все еще надеется.
Видела его раза 2 мельком. Одержим, тороплив, прекрасен.
Ко мне добр, хлопочет о приборе.
– Когда вы кончите, я сразу хоть 2 дня буду читать!
Как рублем подарил. Ведь для него 2 дня – что для другого подарить 2 года.
Я сказала – и мое mot57 имело успех – «пережить свою жизнь каждый из нас еще как- нибудь может, но пережить воспоминания о ней – нет»…
Живу как в осажденной крепости. Уговор с самого начала: никого в квартиру не впускать, кроме своих друзей, окликая. Хозяева приходят с ключами.
Три раза ломились в квартиру несомненные посланцы т. Андропова60. Все 3 – когда я одна.
Днем.
1) 2 или 3-го июня.
– Откройте!
– Простите, я здесь чужая, не могу открыть.
– Вы здесь стирку устраиваете, а нас заливает.
– Я сижу и пишу.
Два голоса, мужской и женский. Я дверь не открыла. Они ушли, ругаясь. Я вызвала Люшу. Она все осмотрела: нигде ни капли воды.
– 5-го или 6-го, вежливый женский голос.
– Откройте, я из ЖАКТа, должна вручить квитанцию.
– Опустите, пожалуйста, в ящик.
– Нет, я должна лично.
Я не открыла. Ушли без ругани.
3) 8-го числа, позавчера. Звонок.
– Кто там?
– Откройте (очень грубый мужской голос). Я из агитпункта. Агитатор. (Сразу слышу: врет. Агитаторы всегда любезны до приторности.) Что же вы
Я бубню свое: хозяев, мол, нет и пр.
– А вы у кого тут живете?
– У Нат. Дм. Светловой.
– Ах у Светловой? А почему же она не соизволит пожаловать в агитпункт отметиться?
Я, самым вежливым голосом:
– Вот на днях будут ее родные, я им напомню. Ответ:
– Таких как ваша Светлова душить надо. Кричу:
– Это и есть ваша агитация? Ушел.
Цель ясна: хотят войти в квартиру без ордера на обыск и все оглядеть. С ордером-то неловко: завтра весь мир будет знать.
На следующий день (вчера?) приехала Екатерина Фердинандовна. Я ей с упреком: почему они вовремя не исполняют формальности в агитпункте? Чтоб не давать поводов? Выясняется: а) еще 7-го взяты на всех открепительные талоны, б) агитатор у них женщина, а не мужчина.
После этого мы условились с Люшей и Финой: они звонят 5 раз, а на остальные звонки я не подхожу к дверям.
Я получила полуанонимные стишата за подписью Иван Русанов (член Лит. объединения «Святая Русь»), обратный адрес – Красноармейская, 21 (т. е. писательский дом, где живут Копелевы) и три буквы ВТП. Такие же получил классик – сюда. Такие же – Лев Зиновьевич, но там обратный адрес: Литинститут… Стишки о крысе, которая пела о всякой тухлятине, а потом вышла на солнышко весною, «и так ей стало изумительно», что она умерла. Хотелось бы знать, существует ли в действительности, оформилась ли уже эта фашистская организация или все – сплошной блеф?
Русанов – тут и Русь, тут и Сусанин, тут и Русанов из «Ракового корпуса».
Классик уделил мне целых минут 40, обрадовался линзе, которую сам же и подарил – но видит впервые, – обещал потребовать запасные лампочки. Был проницателен и очаровал меня заново: он умеет
