16.35.

Смыв под душем океанскую соль, Салли высушила феном волосы. Она накладывала косметику, когда позвонил Росс.

— Меня мучит жажда.

— Но я еще не готова.

— А когда?

— Через пять минут.

— Пять?

— Ну, не больше десяти.

— То есть пятнадцать?

— Может быть,— рассмеялась она.

— Постучите тогда ко мне в дверь, а я пока почитаю 'Войну и мир'.

Она опять рассмеялась и положила трубку. Поймала своим зеркальцем свет из окна — и вдруг совершенно неожиданно увидела в стекле не себя, сегодняшнюю, но ту молоденькую девушку, какой была когда-то. Нечто забытое шевелилось в ней, просилось наружу. Этот Дэйв Росс явно разбередил ей душу — то ли молодостью своей, то ли простодушной улыбкой. Она будто возвращалась в свое прошлое, к одному неотступному вопросу: что же все-таки случилось с той прежней славной девочкой, которой она когда-то была, и как могла она взять и превратиться в эту нынешнюю женщину?…

Что ж, так бывает: некий житейский опыт, от которого в шрамах все сердце — и ни малейшего следа на лице. Как удар, берегущий твою шкуру, но ломающий спину… Таким ударом стал для нее Гондурас.

После окончания колледжа, ей было тогда двадцать, отец за руку отвел ее в баптистскую церковь — ту самую, где ее крестили. Притом велел ей сменить мини-юбку на ситцевое, до пят, платье. В крестильный бассейн вода попадала из ручья, что протекал за зданием церкви, и отец заставил Салли войти — как она была — в ледяную купель, а преподобный Хэйли — уже старый, усохший, лицо в серебряной щетине — с неожиданной силой схватил ее голову и большими пальцами надавил на глаза, так что острая боль пронзила ее.

— Я крещу тебя заново! — крикнул он.— Во имя Отца, Сына и Святого Духа!

Он толкнул ее назад, она потеряла равновесие и упала, а он не давал ей подняться из студеной проточной воды. Такого она не ожидала. Она пришла сюда и согласилась на новое крещение лишь из дочернего долга: отцу хотелось, чтобы его дочь, выходя в большой мир, вновь уверовала в Христа, а Христос в нее. Сперва это казалось ей глупостью, но отец настаивал. Что ж, если для него это важно… Но когда ледяная вода ручья сомкнулась над ней, когда казалось, что сердце вот-вот остановится, а душа будто растворилась в водяных струях, она почувствовала: вода действительно очистила ее. И плоть и кровь. И в Гондурас она прибыла уже законопослушной дочерью своего праведного отца-почтальона. Идеалисткой, которая угодила в самое пекло 'футбольной войны', что разразилась как раз в то время. И конечно, ей показалось, что весь мир сошел с ума.

Еще лет за десять до того, как Корпус мира направил ее и Томми Картера в этот холмистый район Западного Гондураса, туда через границу перебирались из соседнего Сальвадора безземельные крестьяне. Постепенно весь район превратился в вооруженный лагерь, живший в состоянии постоянной напряженности. Достаточно было лишь малой искры…

Такой искрой послужил футбольный матч между гондурасской и сальвадорской сборными. Судьи отдали победу гондурасской команде. Сальвадор расценил это как 'оскорбление' его национальной чести и воспылал негодованием. К ночи была проведена мобилизация, сальвадорская армия вторглась в Гондурас. И прежде чем Организации американских государств удалось — на это ушло две недели — восстановить мир, погибло более двух тысяч человек.

Поначалу ' La Guerra del Futbol'[92] не затронула Лагримас, деревушку, где жила Салли. Война покатилась вдоль шоссе, охватив малые города, расположенные в долине. А до Лагримаса сперва долетали только глухие слухи и дальние раскаты артиллерийской канонады.

Но вот под покровом темноты в деревушке стали появляться группы вооруженных людей. Салли и Томми с ужасом наблюдали за их бесчинствами. Грабили продовольственные лавки, отбирали деньги — любые. Насиловали девушек — или, еще хуже, уводили их с собой. Жители не сопротивлялись. У них не было оружия, само насилие было им внове. Они только молились: да минует их безумие войны! Увы, молитвы эти не были услышаны.

Зимой из штаб-квартиры Корпуса мира за ними прислали джип и отправили в Тегусигальпу на инструктаж. Дюжина добровольцев со всего Гондураса собралась в американской школе возле посольства. Директор местного отделения Корпуса представил им майора спецвойск США, тот продемонстрировал им карту района, указал пути, которыми, по его словам, в страну просачиваются коммунисты, чтобы разжечь здесь пламя гражданской войны. Еще он нарисовал им красочную картину контрнаступления, которое гондурасская армия вместе со своими американскими советниками развернет на следующий год.

Салли огляделась: в дальнем конце комнаты сидела группа американцев — все в белых рубашках с закатанными рукавами, сплошь в темных очках. В облике этих мужчин виделось что-то невыразимо зловещее. Ей было уже ясно, что вскоре добровольцы и сотрудники Корпуса должны будут покинуть страну, Красный Крест свернет свою деятельность, миссионерам предложат возвращаться домой. И тогда эти советники в белых рубашках, темных очках и брюках цвета хаки останутся единственными здесь американцами. Уровень насилия еще больше возрастет, и местным придется волей-неволей выбирать, куда идти: то ли в армию, то ли в партизаны. Похоже, тут готовился новый Вьетнам. Шел 1970 год, Салли было всего двадцать, но она уже догадывалась, как это бывает…

Телефон в номере снова зазвонил, Салли приготовилась извиниться, но это был не Росс, а Томми Картер. И он сразу взял быка за рога.

— Давай обсудим,— начал он,— вопрос об интервьюерах.

Она тут же поняла, что победа за ней. Итак, телекомпания предоставляет Терри Фэллону лучший час вечернего времени. Такого ни один из кандидатов — даже сам президент Бейкер — еще не удостаивался. Да еще в самый канун съезда!… Салли едва слышала, что говорил Картер, перечислявший имена трех