— Думаю, он нам сейчас расскажет,— сказал Чэндлер и сел в кресло, вооружившись целым термосом кофе.
Терри пересек студию, ступил на трибуну и занял свое место на подиуме.
— Мое заявление будет кратким,— сказал он.— Сегодня утром с грустным и тревожным сообщением мне позвонила женщина. Женщина, которая являлась важной составной частью моего штата на протяжении долгих лет, проведенных мною в сенате.
В его глазах стыла боль, и по всей Америке миллионы людей, смотревших передачу, могли убедиться, что боль была настоящей.
Миртл выкладывала перед Манкузо различные бумаги, одну за другой, терпеливо объясняя, что в каждой, и показывая ему, где надо расписаться.
— Теперь вот эта,— сказала она и открыла голубую папку.— Это перевод страхования вашего здоровья на пенсионное обеспечение. А это ваша главная медицинская страховка.
— Зачем она?
— На случай, если вы в самом деле заболеете.
— А какая разница?
— Вы оплачивали ее на протяжении всех этих лет. Теперь вы сможете пользоваться ею без дальнейшей выплаты.
— Все эти годы я платил и не нуждался в лечении. Теперь оно мне может понадобиться, но платить я больше не буду?
— Таково правило, Джо,— улыбнулась Миртл.— Никто и не говорит, что оно имеет смысл.
— Уж вы мне не рассказывайте,— заметил он и расписался на обеих бумагах.
— А вот еще одна…— И она положила перед ним новую бумагу.— Отменяются ваши ежемесячные взносы.
— То есть как?
— Ведь теперь вы будете жить на пенсию, так что…
— Сколько?
— 12,5 доллара дважды в месяц.
— Оставим их,— сказал он.— Может, дядюшке Сэму деньги нужны.
И они улыбнулись друг другу.
Открылась задняя дверь офиса, и внутрь заглянул один из бухгалтеров.
— Миртл, уже показывают. Фэллона по телевидению.
— Ступайте, Дот. Я приду попозже.
— Вам хочется посмотреть? — спросил Манкузо.
— А вам? Там ведь будет об этой бедняжке.
— Ну нет,— сказал Манкузо.— Я с этим покончил.
Редко приходилось Терри Фэллону стоять перед угрюмыми, недоброжелательными журналистами.
— Не хочу, чтобы у кого-нибудь оставались сомнения: факты, обнародованные в сегодняшних газетах, я нахожу дурными и непристойными,— сказал он, глядя им прямо в глаза.— Поведение Салли Крэйн как молодой женщины, то есть ее недавняя личная жизнь, поднимает вопросы, на которые нелегко ответить. Существует стиль поведения, лично который мне не импонирует. Мало того, всякий приличный человек может испытывать здесь только отвращение. И все-таки,— сказал он, и голос его стал глуше,— я встревожен, леди и джентльмены, тем, что с такой небрежностью говорят о личной трагедии, не разобравшись в ее сути.
Он сделал небольшую паузу и внимательно вгляделся в лица перед ним. Ощерившиеся лица. Вызов и бесстрашие читались в его взгляде. У Фэллона был вид человека, который знает правду и скажет ее, даже если падут небеса. Затем он открыл текст речи, которую для него написала Салли, и начал:
— Сегодня рухнула карьера молодой женщины. И все потому, что однажды, в далеком прошлом, она оказалась в руках беспринципных мужчин и они использовали ее самым жестоким образом, какой только можно вообразить. То, что случилось с Салли Крэйн,— ее вина, и она должна ответить за нее. Но не только ее. И я не позволю превратить ее в козла отпущения за вину, которую должны разделить и другие лица. Салли пала не одна. У нее были сообщники.
Журналисты заерзали в своих креслах.
— А вот это,— сказала Миртл,— это приятно.— Она положила перед Манкузо правительственный чек к оплате. Он даже присвистнул.
— Это все мне?
— Да, сэр. Это единовременно выплачиваемая сумма за неиспользованные выходные дни и дни по болезни. Без вычетов налога. Видите? — Она показала ему чек.
— Да-а.
— Без федерального. Без окружного. Чистый доход. Теперь соберите все вместе и положите в бумажник.
Он сделал, как ему было сказано.
— Даже если бы я получал каждую неделю одну из этих сумм, я почувствовал бы себя богачом.
Она открыла следующую пачку бумаг.
— Вы подумали о том, что собираетесь делать дальше?
— Когда?
— Ну, когда вы выйдете в отставку.
— Не знаю,— сказал Манкузо.— Может, отправлюсь в Голливуд сниматься в кино.
Миртл улыбнулась.
— Да вы не сомневайтесь,— заметил Манкузо.— Я чертовски хороший актер.
Стив Чэндлер в своей студии 3Б, посмотрев прямую трансляцию, переключился на монитор, где шла передача из галереи для прессы в сенате. Рабочие сцены сгрудились вокруг единственного кресла. Проверяли, чтобы Брайант Гамбел мог дать интервью с Салли Крэйн в живой эфир. Это был как раз тот исключительный случай, о котором мечтают репортеры. За который они готовы дорого заплатить. Как только Фэллон закончит от нее отмываться, Салли Крэйн примется выкладывать все грязное белье на стол. Это не только поднимет класс программы 'Тудей', но весь ее штат по крайней мере месяц сможет обедать за счет этого шоу.
Чэндлер соединился по телефону с ведущим.
— Она уже в гриме?
— Она еще не показывалась,— ответил тот.
— Позвоните в охрану. Убедитесь, что они пропустят ее сразу наверх. Фэллон не собирается выступать там вечно.
— У Салли Крэйн было все, о чем могла мечтать любая девушка: ум, личностные качества, любящая семья, прекрасное образование,— продолжал Терри.— Она росла с верой в Американскую Мечту, в нашу Конституцию, в искренность нашего правительства. Но ее ожидало горькое разочарование.
Он оторвал взгляд от страниц, разложенных перед ним на подиуме.
— Многие из вас знали Салли. Многие из вас восхищались ею.— Его глаза сверлили лица журналистов, переходя от одного к другому.— Как и она, вы свидетели, как обманом и клятвопреступлением позорила себя одна администрация за другой. Начиная с Уотергейта и кончая Ирангейтом.
— Вот дерьмо собачье, он рвет мне сердце,— сказал Стив Чэндлер.
Сэм Бейкер смотрел выступление Фэллона по телевидению, когда к нему прибыл О'Доннелл.
— Извините, что помешал вам,— сказал О'Доннелл.
— Ничего,— отвечал президент. Он нажал кнопку дистанционного управления, и экран погас.— Фэллон пытается найти выход из положения, связанного с той женщиной.
