развернул записку.
«Я — тот, о ком ты говорил, что на мне все держится. Хоть это и неправда, так должно быть и да будет так. Ты поможешь мне, а я тебе. Следующая записка будет в капсуле праны. Эту — съешь».
Куртц!
Сигурд хотел выбросить записку в отверстие, но, решив, что это небезопасно, положил в рот, хорошо прожевал и проглотил.
Итак, Куртц. Еще один покровитель. Слишком много их, а толку никакого… Но этому-то что надо? Кажется, Куртц хотел видеть Сигурда в ошейнике. Что ж, он свое получил. Что дальше?
Он задумался, вспоминая их разговор в кабинете Куртца.
— Капитан, время вышло, — позвал Бергер.
— Иду, — заторопился Сигурд.
На гауптвахте уже много лет не было никаких обитателей, поэтому единственную камеру использовали как склад для хранения металлического лома. Места оставалось не больше, чем там, откуда его только что привели, но тут было теплее.
Добравшись до какой-то ржавой лебедки, Сигурд уселся и задумался.
Нет других доказательств существования Ихуа, кроме воспоминаний о необычных ощущениях, возникавших после приема праны. Стало быть, предложение призрака идти в Пустые Земли будет разумным отбросить.
Нет причин верить Поалею. Чутье подсказывало: бежать из Поселения ради того, чтобы идти к ренегатам — глупо, ибо нет места мутанту-бигему среди ученых. Не ищи своего счастья там, где его нет.
Ханаран за тобой наблюдает… Он и сейчас за своим монитором — красный, как цветок мака в конце апреля…
Нынче конец апреля, и маки цветут на плато и у самых краев обрывов…
Сигурд попробовал напрячь мышцы, подняться. Нет, все та же слабость…
Часа через два рядовой средних лет принес матрас, воду и еду. На краю тарелки лежала капсула праны.
«Опрометчиво, — подумал Сигурд. — Парень мог бы ее взять… и не расскажет ли он, что арестованному давали прану?» Но, внимательно посмотрев в бесстрастное лицо рядового, понял: должно быть, этот человек надежен.
Сигурд едва дождался, пока рядовой выйдет, и схватил капсулу.
Он сам не знал, чего хотел больше: ощутить действие праны или прочесть записку.
Сигурд сунул капсулу в рот и осторожно раскусил оболочку.
Не было праны в капсуле. Только тонкий сверток записки.
Он незаметно вынул его изо рта, зажал между двумя пальцами левой руки и принялся за еду, посматривая по сторонам. В принципе, следить за тем, кто заперт в четырех стенах, — глупо, но чутье подсказывало, камера слежения должна здесь быть. Где же она? Груда металла, тусклый свет, штукатурка…
Он съел белковый хлеб, сбрызнутый какой-то жидкой розовой подливкой, запил водой. Тем временем он изучил интерьер и пришел к выводу, что камера, если она есть, может быть установлена в одном из трех мест: в районе двери, лампы или где-нибудь в хламе. Он перетащил матрас в угол слева от двери, лег лицом к стене и аккуратно развернул записку.
«Знаю о планах Х. Я должен занять его место. Твое нынешнее положение не случайно. Все идет по продуманному мной плану. Пока не могу с тобой встретиться. Диверсия приведет к катастрофе. Готовим саботаж диверсии. Контролирую твой ошейник. Перехватываю сигнал Х. Не сомневайся, не собираюсь шантажировать, но ты должен согласиться. Иначе ждет смерть. Согласишься — помогу с Руной, дам свободу, все что угодно, или предлагаю должность генерала. На моей стороне Ш. и М., кое-кто из ВС. Готовим покуш. на Я. Если примыкаешь ко мне, дай знак: потребуй у охранника три капсулы праны. Съешь записку».
Наивно как-то и сумбурно. Сигурд сжевал записку.
Либо в самом деле на стороне Куртца серьезные силы, либо он сошел с ума, либо это вообще не от Куртца записка, а какая-нибудь провокация.
Через какое-то время из дремоты его вырвал звук открываемой двери. Сигурд поднял голову. Тот же рядовой, пришел за посудой.
— Эй, скажите, чтобы мне передали три капсулы праны, — потребовал Сигурд и снова положил голову на матрац.
В следующий раз рядовой навестил примерно через час. В руках он держал блюдечко, на котором лежали три капсулы. Сигурд подошел к нему, сгреб их пятерней и вернулся в свой угол.
В капсулах, несмотря на ожидание, записок больше не обнаружилось.
Сигурд употребил их так: сначала две сразу, а когда очнулся — еще одну. В пранном дурмане он не видел ничего кроме панели управления танком. Он даже не знал, куда продирался, запомнил только, как сильно его раскачивало из стороны в сторону…
Неделя прошла в ожидании. Куда-то пропал Лепа. Странно: как ни как, Лепа был непосредственным руководителем.
«Они меня испытывают, — думал Сигурд. — Сначала рвут на части, то и дело вызывают в свои роскошные кабинеты, а потом как бы враз теряют интерес».
От Куртца тоже не было записок.
А может, они просто забыли о нем? Может, операция «Восстание» уже не актуальна? Или Ихуа создал новую ситуацию и начал очредную игру?
Сигурд вспомнил маленького толстяка Рэна. Если Рэн научился жить правильно, со смыслом, без войн, почему Ихуа не попробует взять с него пример? Зачем он устроил этот жуткий маскарад? Бег по кругу…
И вновь пришлось гнать от себя мысли о призраке. Не верь в глупого бога, который создал тебя для того, чтобы ты его научил чему-то такому, о чем он сам представления не имеет!
На пятую ночь гауптвахты приснилась Руна. Она лежала в своем прозрачном ложе. Сигурд стоял рядом и чувствовал, как пахнут ее волосы. Вдруг Руна открыла глаза и сказала: «Посмотри на меня, Сиг. Я — умная, верная… Что тебе еще нужно?»
Он проснулся со странным сладковато-тоскливым чувством и продолжал думать о ней. Он вспоминал и других людей — реальных и нереальных, которые в его жизни что-нибудь значили. Он думал о дяде Огине, о сестре Каре, о своих матерях, о друзьях по Багровску, о Мерло Джикере, о Юме Гатте… Никто из них не поверил бы, что ему, Сигурду Дзендзелю, бывшему дикарю, бывшему бионеру-сомолфеду и патриоту Федерации, придется всерьез ломать голову над тем, чьей марионеткой быть предпочтительнее…
Сигурд чувствовал, что стоит у подножья абсурда. Из всех, кого он знал, своими мучительными сомнениями, пожалуй, он мог бы поделиться только с Руной…
Он терпеливо ждал встречи с Куртцем, но Куртц все не являлся.
Тем временем силы понемногу восстанавливались, и наутро шестого дня Сигурду удалось войти в скачок. Он тут же кинулся к груде металла и с трудом оторвал от пола болванку весом в семьсот-восемьсот фунтов.
На седьмой день заключения после завтрака открылась дверь и вошли начальник особого отдела полковник Джуд, полковник Лепа и майор Бергер. У Бергера в руке был пульт от ошейника.
— С тобой одни трудности, — сказал Лепа. — Первый к тебе вопрос такой: раскаялся?
— Так точно, сэр.
— Верю, — Лепа повернулся к Джуду. — П… полковник, прошу.
Джуд вышел вперед. Уперев руки в бока, сказал:
