– Мамка их вымачивает, потом солит, – смущаясь, ответил паренек. – Здеся на склоне их много было, только я робею собирать. Дурное место!

– Не болтай ерунду, – вспылил Владимир. – Чем тебе место не нравится? Лешаки и русалки мерещатся?

– Ага, – потупился мальчик. – Шныряют, особливо в тумане.

– Ты что-то видел? – Феодора опустилась перед маленьким грибником на корточки, заглянула в его веснушчатое лицо. – Расскажи.

Мальчонка вертелся, то и дело поправлял рукой замусоленную кепку на вихрастой голове.

– Мне деда не велит сюда ходить, – признался он, шмыгая носом. – А я не слухаюсь. Раз в тумане лешиху увидал, так и обмер! Побег за ней...

– Лешиху? – с сомнением усмехнулся Владимир. – Не придумывай! Небось от страха куст лещины за нее принял.

– Нет, то лешиха была! – настороженно оглянулся мальчик. – Шнырь-шнырь по молодняку – и об землю грянулась, пропала!

– Как пропала?

– Ну, под землю ушла, в холм. Деда сказывал, там у их царство нечистой силы. Раньше, давно, ведьмаки тут гуляли, выли и стонали на всю округу.

Феодора побледнела и вцепилась в руку мужа.

– Иди, мальчик! – не на шутку рассердился Владимир. – Вот деньги, возьми. – Он протянул грибнику пятьсот рублей. – И не пугай людей.

– Я сам боюся, – пробормотал пацан, засовывая купюру в карман. – Только я, дяденька, не вру. Вот те крест!

Он размашисто перекрестился и зашагал прочь.

– Видишь? – простонала Феодора. – На каком месте наш дом стоит? На Лешем холме! Почему ты не говорил, что при строительстве рабочие старую кладку нашли?

Владимир ничуть не смутился.

– Эка невидаль! Остатки старых подвалов, да на них пол-Москвы построено. Ты же не боишься там жить? И никто не боится. Люди об этом и не думают. А ты про кладку откуда знаешь?

– Деревенские рассказали.

– Меньше слушай дурацкую болтовню! Лешиха об землю грянулась и пропала! – передразнил он мальчика. – Чушь! Ну, нашли строители в земле какую-то кладку, что с того? Все великие города стоят на развалинах, на остатках древних культур, на костях, между прочим. Вон, Санкт-Петербург хотя бы. И ничего!

Он хотел успокоить жену, но не преуспел в этом.

– Я не могу больше спать в доме, – едва сдерживая слезы, жаловалась Феодора. – Стоит мне закрыть глаза, как начинается какая-то возня. Шорохи, стуки, шаги! Просто жуть берет. Неужели ты не слышишь?

– Представь себе, нет! У людей с нечистой совестью бывает бессонница, – не глядя на жену, с нажимом произнес Владимир. – Но к нам с тобой это не относится. Не так ли?

– Пойдем отсюда, – прошептала она.

Обратно шли молча. Березы шумели на ветру голыми ветками, из низины тянуло прелью, сыростью. Нахохлившиеся вороны облюбовали забор вокруг поместья, зловеще каркали. Калитку хозяевам открыл Илья, он возился во дворе с машиной.

– Надо распорядиться насчет обеда, – сказал Владимир. – Велю Матильде подавать. Ты проголодалась, дорогая?

Феодора скорчила гримасу отвращения. Она уже забыла, что такое хороший аппетит.

Владимир зашагал к дому.

– Нагулялись, Феодора Евграфовна? – спросил водитель. Он задрал голову вверх. – Нынче дождь пойдет, как пить дать.

По небу низко плыли тяжелые свинцовые тучи. Верхушки елей у ворот терялись в их клубах.

– Какая тоска, – прошептала хозяйка. – Думаешь, ветер не разгонит?

– Теперь зарядит дня на три! – весело оскалил белые зубы Илья.

– Скажи, Илья, тебе в лесу ничего подозрительного не приходилось видеть? Никто тебе не встречался?

– Как же! Приходилось! – хохотнул водитель. – И не раз. Только хозяин запретил говорить о...

– О чем? Ну же, признавайся! – пристала Феодора.

В окно кухни на них уставилась Матильда. От ее взгляда дрожь проняла обоих.

– У-у, домоправительница, так и жрет глазищами! Даром что глухая, зато зоркая! – сплюнул Илья. – Чума, а не баба! Извините...

– О чем не велел говорить Владимир Петрович?

– Вы меня на грех толкаете, – уже без улыбки произнес шофер. – Хозяин узнает, что я язык распустил, –