– У меня голова идет кругом. Подземелья... это все из-за них, – признался Проскуров. – Я говорил Олегу, предупреждал. Но он не слушал! Он становился все более одержимым, безумным! Он пропитался мраком и смрадом городских клоак, которые начали разъедать его мозг. Он был болен! Никто не замечал в полной мере, как близко он подошел к той опасной черте, откуда уже нет возврата. Что-то в нем надломилось, и... я перестал узнавать моего брата. Я не решался сказать ему, намекнуть на появившиеся отклонения, душевный разлад. Я должен был что-то предпринять. Но что? О врачах лучше было не заикаться, о запрете на спуск под землю – тем более.

– Его мать знала?

Эдуард отрицательно покачал головой:

– Разве что догадывалась, как и я. Скрытый душевный недуг трудно распознать. И вообще, я даже Славке не говорил всей правды, носил ее в себе. Безумие, поразившее члена семьи, – это драма! Никто не желает выставлять ее напоказ. Помешательство ума остается явлением непознанным и вызывает странные реакции. Разговаривая с Олегом, я порой начинал в самом себе сомневаться. А вдруг и я подвержен, пусть кратковременным, поверхностным, но – приступам нарушения психики? Вот вы полностью можете поручиться за себя?

– Я? – переспросила Ева. – Думаю, мой здравый смысл трудно поколебать. Да и речь не обо мне. – Она тронула собеседника за рукав. – Эдуард, вы уверены, что Олега Хованина поразила душевная болезнь?

– Почти уверен. Смерть, как ни горько осознавать, оказалась лучшим выходом для него. Страшно представить, к чему это все шло.

– Выходит, вы убили брата из милосердия?

– Да не убивал я его! – возмутился Эдуард. – Что за бредни вы повторяете?!

– Тогда из-за денег. Он ведь шантажировал вас?

– С чего вы взяли? Олег был гол как сокол, но честен. Такое редкое по нашим временам качество!

– Остается ревность.

– Олег и Нана не знали друг друга, – упрямо твердил Проскуров. – Даже если и так, я бы убивать не стал. Взбесился бы, орал, в крайнем случае пустил бы в ход кулаки, допускаю. Но убивать? За кого вы меня принимаете?

– За профессионала. Убивать – ваше ремесло.

– Было моим ремеслом, – возразил он. – Было! И не убивать, а воевать. Это разные вещи. Война – обоюдное согласие вооруженных людей сражаться друг с другом. Лишать жизни безоружного только потому, что он предал, обманул или разлюбил, недостойно мужчины-воина. Поверьте мне, Ева, на жену я бы не поднял руку ни при каких условиях. – Эдуард тяжело вздохнул. – Так вы действительно нашли тело?

– Пока нет, – смутилась она. – Ищем.

– Слава богу!

– Вы исключаете, что у Наны и Олега был роман еще до вашего с ней знакомства? – спросила Ева.

– Полностью исключить не могу. Но несомненно одно: Нана была девственна до нашей брачной ночи. Я оказался ее первым мужчиной... в постели.

– А сокровища?

Эдуард развел руками, усмехнулся:

– Вы серьезно? Какие сокровища? Думаете, Олег нашел в подземельях клад, а я за это его убил? У меня достаточно денег, я умею их зарабатывать. А клады придумывают мечтатели и фантазеры. Надо же чем-то разгонять скуку!

Супруги Корнеевы прогуливались по облетевшему лесу неподалеку от своего поместья. В кои-то веки Владимир взял жену с собой полюбоваться осенней природой. Пологий склон спускался в низину, заросшую молодыми березками и осинником. Редкие медные листья осин звенели на ветру.

– Какой странный звук, – содрогнулась Феодора. – Словно на кладбище.

– Да что с тобой? – обеспокоенно спросил молодой муж, обнимая ее за плечи и поворачивая к себе лицом. – Это нервы! Я уже заказал тебе путевку на Крит: проживание в пятизвездочном отеле, сервис, море, экскурсии. Отдохнешь, побываешь на горе Юкта, оттуда открывается прекрасный вид на Кносский дворец. Романтические воспоминания захватят тебя, исцелят от всех недугов.

– Может быть, вместе поедем? – надеясь, что он откажется, предложила Феодора.

Так и вышло. Владимир сделал отрицательный жест. Его красивые, породистые руки с длинными пальцами, похожие на руки пианиста, описали в воздухе плавную дугу.

– Не хочу оставлять сейчас отца одного. Смерть мамы и эта странная авария подействовали на него угнетающе. Ему нужна поддержка.

Феодора кивнула. Она боялась поднять взгляд на мужа. Владимир больше не намекал на ее причастность к случившемуся, но иногда в его глазах появлялся какой-то нехороший, сухой блеск.

Шорох травы и треск сучьев привлек их внимание. В низине бродил мальчик с корзиной, что-то собирал.

– Уж не грибник ли? – засмеялся Владимир. – Эй, парень! Ты что ищешь?

Мальчик отозвался, подошел. В его корзине лежали крепкие грибы с красными и темно-коричневыми шляпками, каких не знали ни Владимир, ни Феодора.

– Их есть-то можно? – с опаской спросила она. – Не отравишься?