– Дождь… – прошептала она. – Открой окно.

– Нельзя, ты простудишься.

– Открой, Игнат, – попросила она. – Мне хуже не будет.

Он распахнул створки, свежесть и звуки ливня наполнили комнату.

– Забыла тебя спросить, – тихо произнесла жена. – Что сказал доктор? Сколько мне еще осталось?

– Зоя! Ты поправишься… он обнадежил меня. Новые лекарства…

– Не лги, Игнат, – перебила Зоя. – Неужели ты не устал лгать? Успокойся, наконец. Тебе не нужно больше притворяться. Бедный, бедный… как это, должно быть, ужасно – постоянно следить за каждым своим взглядом, каждым движением… словом. Теперь ты вздохнешь с облегчением.

Серебров смешался. Его подбородок дрогнул, во рту пересохло.

– Ты… догадывалась?

Она кивнула, приступ кашля помешал ей ответить. Серебров подал микстуру, присел на край кровати.

– И молчала?

– Разве язык повернется говорить о таком? – прошептала она. – Я думать себе запрещала. Пыталась обмануться… Знаешь, получалось…

Он онемел. Выходит, Зоя все знала! Все ли?

– Когда ты поняла?

– Не сразу…

Игнат тешился надеждой, что они говорят о разных вещах. Они оба себя обманывали, даже сейчас, на пороге… смерти? Это слово не выговаривалось, не думалось – оно существовало где-то в стороне, на другом берегу. Наверное, и Зоя не осознавала происходящее до конца.

– Не сразу… – повторила она еле слышно. – Потом… когда мы праздновали юбилей, десять лет совместной жизни.

– Еще тогда?

Она не ответила. Тяжелое молчание повисло между ними. Дождь с шумом лил за окном черной блестящей стеной. В спальне пахло водой, ландышевой отдушкой и микстурой от кашля. Серебров чувствовал себя разоблаченным преступником, боялся поднять глаза на жену. Его грех страшен… ох, и страшен!

– Между вами… что-то было?

– Зоя! Зоя… умоляю тебя, – простонал Игнат Николаевич.

– Мне лучше… уйти, – прошептала она.

– Тебя вылечат, – сказал он, накрывая своей ладонью горячую, сухую руку Зои. – Я привезу другого специалиста, самого лучшего.

Жена улыбнулась. В синем свете ночника ее лицо тоже казалось синим, а губы – черными.

– Знаешь, как говорили древние римляне? Прежде, чем обращаться к врачу, вспомни, сколько врачей умерли. По-латыни это звучит великолепно. Может быть, фразу я немного переврала, но смысл сохранился. Если бы врачи были сильнее болезней, они стали бы кастой бессмертных. – Она замолчала, подавляя приступ кашля. – Я ведь изучала философию, хотела писать научные труды, а судьба сделала меня домохозяйкой. Но я ни о чем не жалею, Игнат. А ты?

Он не мог похвастаться тем же. Виновато опустил голову.

Дождь начинал стихать, его грохот сменился вкрадчивым шепотком.

– Спи… спи… спи… – повторял он.

Ева вышла во двор, к машине. Там уже сидел Смирнов, курил, выдыхая дым через приоткрытую дверцу. Серая пелена неба опустилась на крыши домов, моросило. Утренняя холодная сырость пробиралась под одежду.

– Взяла ветровку? – спросил сыщик, когда Ева уселась рядом.

– Да. И зонтик.

Потоки машин еще не успели запрудить улицы, до объездной удалось добраться довольно быстро. Из- под колес летели веера брызг. В низменностях стоял туман.

Ева задремала, а когда открыла глаза, по бокам дороги уже тянулся подмосковный лес.

– Мы не зря едем? – спросил Всеслав, искоса глядя на ее сонное лицо.

– Надеюсь, что нет. Хотя… искать разгадку надо в Москве.

– Зачем же мы тащимся в Березин? – возмутился сыщик.

– Кое-что выяснить.

Он промолчал. Ева смотрела в окно, на верхушки елей, уткнувшиеся в тучи. Тусклые, унылые краски русского ненастья навевали лирическую грусть.

– Как раньше люди на извозчиках путешествовали? – мечтательно произнесла она. – Представляешь?

– Ага, – буркнул Смирнов. – Дождь и грязь из-под копыт летят в лицо, трясет неимоверно, на ухабах