И вместе так домой пришли они. — С ночною тишиной на этот дом Сошел покой — иль видимый покой. А утром Люк отправился в дорогу, И, выйдя на проселок, горделиво Закинул голову, и все соседи Ему счастливого пути желали, И так, пока не скрылся он из виду, Молитвы их ему летели вслед. От родственника стали приходить Известья добрые; и парень слал Почтительные, ласковые письма. Все было в них для стариков в новинку, Все радостью их души наполняло, И мать соседям часто говорила: 'Уж так душевно пишет наш сынок!' Так месяц шел за месяцем; пастух Дни проводил в своих трудах привычных, И было на душе его легко. А выдастся свободная минутка — Он шел к ручью и строил помаленьку Загон. Но вот все реже стали письма; Люк заленился; в городе беспутном И сам он сбился с честного пути, Навлек позор на голову свою; И под конец пришлось ему искать Себе укрытья за семью морями. Есть утешенье в стойкости любви. Выносим с нею легче мы несчастья, Что нам иначе бы затмили разум Или разбили сердце на куски. Мне многих довелось встречать из тех, Кто помнил старика и знал, как жил он Еще и годы после той беды. Он до последних дней сберег свою Недюжинную силу — и, как прежде, Шагал по кручам, зорко примечал, Что солнце, ветр и облака сулили, — Все те же повседневные заботы Об овцах, о своем клочке земли. А то, бывало, побредет в ущелье, К ручью — загон свой строить. И тогда От жалости у всех щемило сердце — И до сих пор молва твердит, что часто Он приходил к ручью, садился там И камней даже пальцем не касался. Сидел он там на берегу потока Один как перст или с собакой верной, Что смирно у его лежала ног. Семь долгих лет загон он строил свой И умер, так его и не достроив. Лишь на три года с небольшим жена Его пережила; потом надел Был продан — перешел в чужие руки. Дом, что Вечернею Звездою звали, Исчез с лица земли, и плуг прошелся По месту, на котором он стоял. И многое кругом переменилось. Но дуб, что рос пред домом их, и ныне Шумит, и громоздится камней груда — Развалины овечьего загона — В ущелье Гринхед, где бурлит поток.
TO JOANNA
Amid the smoke of cities did you pass The time of early youth; and there you learned, From years of quiet industry, to love The living Beings by your own fireside, With such a strong devotion, that your heart Is slow to meet the sympathies of them Who look upon the hills with tenderness, And make dear friendships with the streams and groves. Yet we, who are transgressors in this kind, Dwelling retired in our simplicity Among the woods and fields, we love you well, Joanna! and I guess, since you have been So distant from us now for two long years, That you will gladly listen to discourse, However trivial, if you thence be taught That they, with whom you once were happy, talk Familiarly of you and of old times. While I was seated, now some ten days past, Beneath those lofty firs, that overtop Their ancient neighbour, the old steeple-tower, The Vicar from his gloomy house hard by Came forth to greet me; and when he had asked,
